Перед ними стоял муж Луизы. Джинни вдруг поняла, отчего у этого человека такой неопрятный, взъерошенный вид. Хотя оставалось неясным, почему он так злится на Элисон — рот у той кривился, а на мокрых ресницах блестели слезы.
— Вот и хорошо. Потому что я просто говорю вслух то, что все они думают. — Бернард взмахнул руками, но Джей-Эм метнула на него грозный взгляд:
— Да что ты! Позволь напомнить, что клеветать на кого-либо в баре во время счастливого часа незаконно. Так что не исключено, что полицию следует вызвать нам.
— Я клевещу?! Она отравила мою жену. Отравила, я знаю. Хлеб, в конце концов, купили в ее магазине. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы вычислить, кто приправил его мышьяком.
Кое-кто из сидящих в баре ахнул, и у Джинни пересохло во рту. Сегодня утром констебля Сингх вызвали в бакалейный магазин. Неужели отрава именно оттуда?
— Какая чепуха, — резко ответила Джей-Эм, но Бернард ее, кажется, не слушал.
— А теперь она отсиживается за спиной у своих полоумных подружек. Не выйдет! — заорал он, взмахнув рукой. — Она убийца!
При этих словах в баре воцарилась тишина. Бернард вперил взгляд в Элисон; лицо его полыхало от гнева. Кажется, ее это доконало: Наседкина дочь приглушенно всхлипнула и сгорбилась, обхватив себя за плечи. Сидевшая рядом Наседка встревоженно нахмурилась.
— Немедленно возьми свои слова назад. — Джей-Эм поднялась и теперь возвышалась над Бернардом.
Она сделала было шаг к нему, но тут через толпу, которая уже начинала собираться вокруг них, протолкался еще один мужчина.
— Что здесь происходит? — требовательно спросил вновь прибывший.
— Это Эдуард Тейт, — прошептала Мелочь Джинни.
Джей-Эм с готовностью повернулась к означенному Тейту.
— Итак. Ваш клиент обвинил нашу подругу в совершении преступления, но этого ему показалось мало: теперь он запугивает нас. Мы с вами оба понимаем, что это дает мне основание принять меры юридического характера. Преследование свидетельницы и…
Бернард зарычал и изготовился к бою.
— О боже мой, Джей-Эм. — Мужчина заступил Бернарду дорогу. — У бедняги горе. Он сам не знает, что говорит. И еще… могу я напомнить тебе, что ты не действующий юрист?
— Нет, не можешь. А теперь, если ты не хочешь повторения первомайского парада, отвези его домой, пусть проспится. Или давай дождемся Риту, пусть она его выдворит. — Джей-Эм повела рукой в сторону барной стойки, за которой как раз появилась синеглазая женщина средних лет с мягкими темно-русыми локонами; она держала в руках ящик бутылок с тоником. — И присмотри за ним, чтобы он не болтался по округе со своими безосновательными обвинениями.
— Безосновательными? — возопил Бернард, но тут Эдуард зажал ему рот и потащил его к двери.
Когда они ушли, Элисон тихо всхлипнула, и Наседка обняла ее, словно желая защитить:
— Ну-ну. Постарайся не принимать близко к сердцу. Эдуард бывает довольно противным, но он прав. У Бернарда горе, а это значит, что он плохо соображает. Подожди немного, и он опомнится.
— За-зачем? Он меня ненавидит. — Элисон шмыгнула носом; темные глаза покраснели и опухли. — Он думает, я ее убила.
— Чепуха. Он просто не в себе. — Наседка погладила руку дочери. — Такие времена всегда были и будут тяжелыми. Хотя не понимаю, с чего он вздумал кричать на тебя, когда за столом сидит Джей-Эм.
— Джей-Эм получила диплом юриста в семидесятые, Эдуард Тейт ей в подметки не годится, — гордо пояснила Мелочь. — Он считает ее своей злейшей конкуренткой.
— Эдуард ужасно противный человечек. Да и Бернард такой же. — Джей-Эм с безразличным видом махнула рукой, но ее прервала внезапно поднявшаяся с места Элисон. По полу скрежетнули ножки стула, Элисон потянулась за пальто:
— Извини, мама. Я хочу побыть одна.
— Одна? Нет, что ты! Давай я пойду с тобой. — Наседка поднялась, забыв, что на коленях у нее большая кошелка с вязанием. Кошелка упала, и яркие клубки покатились по полу, словно опрокинулась миска спагетти; на мягкую кучу высыпалась целая коллекция младенческих чепчиков.
Джей-Эм вернула чепчики на место и бросилась в погоню за многочисленными клубками. Вернувшись с полной охапкой, она выгрузила их на стол, где тут же образовался ворох перепутанных нитей.
— Не нужно, со мной все в порядке. — Элисон покачала головой и, оступаясь, двинулась через переполненный зал, не обращая внимания на любопытные взгляды.
— Пусть выплачется. Будем надеяться, что она устанет и заснет. Она в этом нуждается, как никто. — Мелочь усадила Наседку на место, и та немедленно принялась разбирать перепутанную пряжу со сноровкой, какая приходит лишь с годами практики.
Джинни потянулась к шерстяной нити и, следуя указаниям Наседки, мягко высвободила ее из общего спутка, после чего попыталась снова смотать клубок. Работа успокаивала, но Джинни все равно чувствовала себя так, будто угодила на съемочную площадку, где снимают сериал.
— А вдруг Бернард явится домой и начнет кричать на нее? — забеспокоилась Наседка, но потом, кажется, заметила, что Джей-Эм, пытаясь смотать клубок, превратила его в подобие игры в ниточку. Наседка ловко освободила ее пальцы и добилась от пряжи того, чтобы та улеглась в аккуратный клубок, причем тревога не покидала ее глаз. — Не нужно ей было выходить замуж за этого человека, я всегда это знала.
Замуж?
Джинни уронила клубок, который мотала, на колени. «Замуж» — то есть прямо замуж? Невероятно. Неужели кроткая дочь Наседки, Элисон, была замужем за Бернардом? Тем самым, мужем Луизы Фарнсуорт?
Мэриголд говорила, что Луиза — вторая жена Бернарда, вспомнила Джинни. Но если бы ей пришлось угадать его первую жену… она никогда не подумала бы на Элисон. И…
Джинни тихо ахнула, поняв вдруг, почему Бернард обвинял Элисон в убийстве Луизы. Не только потому, что отравленный хлеб продавался в ее магазине, но и потому, что Элисон когда-то была его женой. Неужели они позвали ее в бар именно поэтому? Потому что Джинни нашла труп? Но что она могла сказать им такого, о чем и так уже не болтали бы по всему городку?
Человек небоязливый спросил бы напрямую, но Джинни никогда не смогла бы действовать таким образом. Просто встать и уйти посреди разговора она тоже не решалась, как бы ей этого ни хотелось.
Забыв, что решила не пить, Джинни глотнула вина. Оно не внесло ясности в ее смятенные мысли, но от свежей сладости по всему телу разлилось приятное тепло.
Джинни подняла глаза. В этот момент три ее соседки по столику переглянулись, и, словно тем самым было достигнуто некое молчаливое соглашение, Наседка со вздохом отложила пряжу:
— Вам, наверное, хочется знать, зачем мы вас сюда позвали?
— Д-да, — признала Джинни, которая все еще не решалась задать этот вопрос напрямую. — Из-за смерти Луизы?
Наседка кивнула, и губы у нее задрожали.
— Все это так ужасно… А теперь еще Бернард говорит прилюдно всякие гадости. И я очень волнуюсь. Что будет, если полиция найдет то письмо?
Письмо?
Джинни сделала еще один глоток, на этот раз побольше, но причина, по которой три эти женщины смотрели на нее так пристально, так и не прояснилась. От неприятного чувства Джинни покрылась гусиной кожей.
— Я думаю, Наседка, тебе стоит начать с начала, — посоветовала Джей-Эм. — Возможно, тогда Джинни поймет, почему нам нужна ее помощь.
— Ты права. У меня голова идет кругом. — Наседка промокнула глаза и судорожно вздохнула. — Я была очень молодой, когда родила Элисон, а отец ее оказался человеком так себе. Едва я сказала ему, что беременна, как его и след простыл. Так что мы с ней долго оставались вдвоем. А потом я познакомилась с Адамом. Мы поженились вскоре после того, как Элисон исполнилось пять лет, и она полюбила Адама не меньше, чем я сама. Элисон очень тяжело восприняла его смерть. Ей казалось, что сначала ее бросил родной отец… а теперь и Адам.
— Бедная. — Джинни забыла и про вино, и даже про то, что сидит с тремя