— Игорь, — Романчук позвал сына. — Отвечаешь за маму и Свету! Вы с Сорокой остаетесь здесь. Отведите лошадей на опушку и скройтесь за деревьями. Остальные за мной!
Зоя с готовностью бросилась за мужчинами, но командир остановился и взял девушку за плечи. Посмотрев ей в глаза, Романчук сказал:
— Зоя, ты единственная, кто умеет ладить с лошадьми. Ну, может, еще я могу с ними ладить. Без тебя, если с нами что-то случится, женщинам не уйти. Надеюсь на тебя. Останься!
— Хорошо, Петр Васильевич, — кивнула девушка, пытаясь скрыть разочарование.
Она снова повесила на плечо ремень автомата и, взяв под уздцы Соколика, повела его к деревьям. Игорь повел вторую лошадь, посматривая то на цеха, то на окружающий лес. Четверо партизан, разделившись на две группы, пошли обследовать остатки строений. Судя по тому, как все запорошено снегом и в воздухе не чувствуется свежего запаха гари, все, что здесь произошло, случилось в первый месяц войны. Странно, но холод перестал чувствоваться. Может быть, его сменила легкая дрожь возбуждения от предчувствия возможного боя, а может быть, согревать стала кровь, которая буквально закипала в каждом. Если появится враг, то пощады не будет. Только смерть, только уничтожение.
Передвигались, как и положено по Уставу РККА, перебежками. Сначала Романчук с Бурсаком прикрывали, а Канунников и Лещенко перебегали к следующему укрытию, потом они занимали позицию для прицельной стрельбы и перебегали вперед их товарищи. Никого здесь не было, в этих разрушенных ремонтных цехах, но командир не хотел рисковать. И вот последняя перебежка к крайнему цеху, от которого остались только полторы стены. Романчук и Бурсак остановились перед развалинами. Капитан сделал знак инженеру замереть, а сам прошел до стены, отделявшей один цех от другого. Только камни, обломки бетона, ржавые металлические конструкции. Ни следов людей на снегу, ни следов животных. Хотя какие животные, когда все крупные с приближением войны убежали подальше на восток. И теперь в лесах ни волков, ни медведей, ни лосей с кабанами. Собак и тех в селах не осталось — немцы убивали их сразу, как только заходили в села. Если и выжили какие-то собаки, то только те, что не захотели оставлять места, где жили с людьми, да те, кто поумнее и научились не лаять при приближении людей.
— Нет здесь никого, — тихо произнес Романчук, подойдя к лейтенанту и осмотревшись по сторонам. — И давно уже не было. С тех пор как тут разнесли все артиллерией или бомбами. Бои тут были, видишь! И мост взорвали, и деревенька вон у реки вся погорела. Только трубы торчат из земли.
— Может, укрытие какое-то найдем, — кивнул Канунников в сторону цеха, который наименее пострадал.
— Да что мы там сможем найти, — с ожесточением сплюнул командир. — Развалины, гарь, снег! Пошли, посмотрим.
Четверо разведчиков осторожно пробрались через развалины и оказались у уцелевшего цеха. Ворота была изуродованы взрывом, сорваны с петель, но все еще оставались в вертикальном положении, закрывая проезд по рельсам внутрь большого ангара. Войти в ангар оказалось возможным через большой пролом в стене. Партизаны с удивлением увидели внутри цеха три грузовых вагона, видимо, когда-то загнанных для ремонта. Крыша была цела, и внутри почти не было строительного мусора.
— Смотрите, каптерка какая-то, — указал пальцем Лещенко на кирпичную стену с окном у дальней стены.
И когда разведчики подошли к стене, то, к своему изумлению и большой радости, увидели, что внутри цеха было построено помещение из кирпича, видимо, раздевалка и бытовка для рабочих. Но самое приятное было увидеть большую железную печку с трубой. В помещении имелось несколько лавок, большой стол и что-то вроде шкафчиков для одежды.
— Саша. — Командир с улыбкой провернулся к лейтенанту. — Возвращайся и веди всех сюда. Даже лошадей можно завести в цех, чтобы не оставлять на улице на морозе и на ветру. Здесь, в цеху, в любом случае теплее. У нас там трофейный топор и ручная пила есть, которые мы забрали у немцев. Будем разбирать вагоны, ломать доски и топить эту бытовку. Тут мы хоть в тепле окажемся.
Лошади отнеслись к развалинам настороженно, но все же позволили себя завести в цех под крышу. Зоя сама нашла место, где привязать животных так, чтобы они чувствовали рядом людей и до них не доносился запах гари. Она последней вместе с Игорем вошла в бытовку, где командир с Сорокой уже разжигали печку и проверяли тягу. Вырваться из рук фашистов и угореть от дыма у себя дома — это было бы очень глупо. Светлану посадили ближе к печке, а потом женщины принялись осматриваться в заброшенном помещении. Нашелся старый чайник, две кружки и три тарелки с одной ложкой. Канунников пропустил в бытовку инженеров с напиленными и наколотыми досками и закрыл дверь. Он стоял, прижавшись спиной к стене, и думал о том, что вот еще одно испытание позади, а сколько их будет еще. Хватит ли сил бороться до конца, до победы? И когда она будет? Но лейтенант верил, что победа будет обязательно, только вот цену придется заплатить за нее большую. И он готов был отдать свою жизнь за этих вот женщин, за матерей и детей всей страны. А все трудности, они ведь временные. Главное — другое, главное, что у отряда есть оружие, ненависть к врагам и желание сражаться. Значит, будет все, в том числе и победа.
— Саша. — Канунников как будто очнулся ото сна, услышав рядом женский голос. Зоя стояла и теребила его за рукав. — Саша, послушай, я никак не могу уговорить Петра Васильевича. Может, ты скажешь?
— Что? — лейтенант внимательно посмотрел на девушку. — Что ты говоришь, Зоя?
— Да я же про лошадей, — терпеливо сказала Зоя. — Они тоже устали, им еда нужна. Здесь они хоть и не на ветру, а кормить их все равно надо. Они нам пригодятся — это же транспорт!
— Да, да, ты права, конечно, — закивал Сашка. — Это здорово, что у нас получилось с лошадьми! Что у тебя получилось. Если бы мы всех смогли вывести