Каналья вернулся, когда уже совсем стемнело, открыл дверцу и отчитался:
— Уф, еле нашел, поехали! Это ближе к горам и дальше от моря. Знаешь, что я понял? — спросил он, заводя мотор. — Когда что-то ищешь, достаточно найти армянина, а уж тот наверняка знает, у кого из соотечественников есть нужное нам. — Он огляделся с блаженной улыбкой. — Эх, ностальгические места! Я в юности отдыхал вот в этом… — он указал пальцем. — Нет, в этом доме… Короче говоря, где-то здесь. Это был август, мы курсанты, в карманах голяк. Так хозяйка сдала нам с другом две койки в огороде под инжиром. Мылись мы из поливочного шланга там же, в огороде. Питаться ходили в санаторскую столовую, где нас подкармливали девчонки-поварихи. Трудно было, безденежно, но хорошо-то как! Наив какой-то был, уверенность, что все впереди и все горы по плечу. А потом… — Он махнул рукой и повторил: — Миром правит Сатана, и ничего сделать нельзя, увы.
— Да? А ты не думал, что маленькая свечка освещает огромную темную комнату. Может, нам достаточно просто быть. Нам и миллионам таким же, тем, кто согласен светить. Вот ты сегодня пропустил колонну машин раз, два, три… и жизнь этих людей стала чуть лучше.
— Хрен его знает, как оно на самом деле, — вздохнул Каналья и остановил машину напротив ворот, крашеных серебрянкой, где на колоннах, держащих их, сидели два гипсовых орла.
Ворота дрогнули, распахнулись, и мы заехали в просторный двор. Зилок встал под беседку, увитую виноградом, и Каналья заглушил мотор.
Тут было то же самое, что и везде, только просторнее, потому что, видимо, объединили два участка. Клумба, где соседствовали розы, сбросившие листья, и молодые банановые пальмы. Монодомик буквой П с покатой крышей и шестью коричневыми дверями, возле каждой — по окошку. Но тут хотя бы соблюдалась целостность архитектурного ансамбля, если это можно так назвать. Позади домиков справа и слева возвышались типовые дома застройки шестидесятых-семидесятых.
Нас вышел встречать пожилой армянин, совершенно седой, но с черной монобровью, и молодая женщина-красавица, высокая и длинноногая, похожая на Пенелопу Крус. Интересно, жена или дочь? Вскоре из-за монодомика показалась пожилая армянка, белокожая, с носом-пуговкой и газельими черными как ночь глазами.
— За десятку пускают, — сказал мне Каналья и вылез из машины, не спуская глаз с красавицы.
Не часто вижу, чтобы он так реагировал на женщин. А у нее-то — кольцо на пальце! Вскоре появился ее муж — лысый качок со свернутым набок носом, похожий на гоблина, но с умными глазами. Славянин. Он нес ключи и масляный радиатор.
— Вот здесь проходите, — пожилой армянин открыл дверь в середине монодома. — Там отопления нет, холодно будет, но батарея нагреет хорошо. Меня Вазген Тигранович зовут, а ты? — Он в упор уставился на меня.
— Павел, — ответил я, вылезая из салона.
— Не похож на отца. Наверное, в мать весь. — Он обратился к Каналье: — Обидно, наверное.
— Он скорее в деда, — улыбнулся Каналья. — А сноровкой — в меня.
Постояльцы в мертвый сезон были такой невидалью, что все обитатели вылезли на нас посмотреть. Выбежала девочка лет пяти и воскликнула:
— У нас гости! У нас гости! Ура! Мы будем жарить мясо или форель?
— Мари, угомонись, — проговорила красавица ласково и увела дочку в дом слева.
Гоблин отнес масляный радиатор и, пока он нагревал помещение, Вазген Тигранович воскликнул:
— Почему нет? Хотите шашлык?
— Спасибо. Мы устали с дороги, нам в душ и поспать бы.
— Андрей, растопи титан, — распорядился хозяин. — А за стол вы с нами пойдете. И никаких отказов! Обижусь.
А ведь и правда обидится! Неудобно, ну да ладно, будем считать, что тут все включено, и у нас ужин. Потому раскрасневшиеся и довольные в семь вечера мы сидели за огромным деревянным столом, если мясо с картошкой, слушали, как тяжко с отдыхающими, как они напиваются и буянят, а один раз жил профессиональный вор. Залез в хозяйский дом и вынес все накопления и драгоценности. Нашли его через полгода, но, понятное дело — ни золота, ни денег. Все лето впустую.
Мы рассказали нашу историю, получили одобрение — хозяин считал, что тут лучше. Потом обсудили осенний норд-ост, который и сюда добрался. Вазген похвастался самодельным вином, мы с Канальей отказались. Хозяин начал настаивать, и я вызвал огонь на себя: наклонил бокал, посмотрев на вино. Оно было фиолетово-черным, непрозрачным. Сделал глоток и решил уважить старика, пользуясь знаниями взрослого.
— Сухое. Плотное. Во вкусе, как и в букете — черная смородина, чернослив и черный перец. Все черное!
Хозяйка хлопнула в ладоши.
— Парень-то разбирается! Ай, молодец!
— Саперави! — Хозяин указал пальцем в потолок, намекая на виноград, оплетающий беседку. — Знаете, где настоящая родина винограда?
Я ответил:
— За право называться родиной винограда соревнуются Египет, Шумер и Армения с Грузией. Греки и французы с этим не согласны.
— Армения! — воздел перст Вазген. — Ной причалил к горе Арарат, нашел там виноград и стал его выращивать. Так-то!
— Не знал, — сказал Каналья.
Так мы просидели до десяти вечера, узнали, что банановые пальмы на Кавказе растут давно, но только один вид, декоративный. Им тут холодно, и плоды не вызревают.
Когда вернулись в свою каморку, она нагрелась до приемлемой температуры. И кровати, все четыре, тут были приличные, деревянные, а не железные с сеткой. И тумбочки имелись, и даже шкаф. Одним словом, лакшери. Мы улеглись спать, чтобы утром, часов в восемь, стартовать в Сочи.
После беседы с этими людьми тревогу как рукой сняло.
* * *
Утром, едва мы проснулись, в дверь постучала хозяйка, принесла огромный пирог с творогом и чай. Перекусив, мы выдвинулись в путь.
Немного отъехав, Каналья проверил, на месте ли груз, я был уверен, что на месте. Так и оказалось.
Все-таки дома будто бы сама земля помогала, здесь же мы чувствовали себя на чужой территории, потому было тревожно. Полчаса пути — и вот идеальное место для торговли, богатый курортный поселок.
— У нас всего-то сто мешков, — сказал Каналья, доставая рупор и останавливая машину на проселочной дороге. — Все сегодня продадим и домой поедем.
— Девяносто семь, — напомнил я.
— Значит, будем продавать мешок за сорок, а не за тридцать восемь тысяч, — предложил Каналья. — Так вернем то, что отжали менты. И счет ровный, удобно сдачу давать… Точнее, ее давать вообще не придется. А если будут торговаться, эти