Гатчинский дворец — любопытное место. В нем читалась строгая, почти аскетичная мощь любимой резиденции покойного императора Павла. Здесь все дышало порядком и дисциплиной. В воздухе стоял густой запах воска от тысяч свечей, натопленных голландских печей и едва уловимый аромат ладана из дворцовой церкви. Стоило нашей карете въехать во внутренний двор, как молчание между мной и графом было нарушено.
— Вам тут не Зимний, мастер, — бросил Толстой, глядя на ровные шеренги гвардейцев на плацу. — Тут слово офицера — закон. И шума не любят. Держитесь меня и помалкивайте.
Задержавшись на верхней ступеньке кареты, я повернул голову и посмотрел ему прямо в глаза.
— Благодарю за совет, граф. Однако в вопросах, касающихся моего ремесла, я предпочитаю говорить сам за себя.
На его лице не дрогнул ни один мускул, зато в лицо на мгновение выдало недовольство. Этого было достаточно. Он все понял.
Эффект от нашего совместного появления превзошел все ожидания. Весть о том, что мастер Саламандра, победитель Цеха, прибыл в сопровождении самого графа Толстого — человека, который едва не отправил на тот свет моего товарища, Воронцова, — разнеслась по дворцу быстрее сквозняка. Когда мы вошли в анфиладу залов, десятки взглядов вонзились в нас, будто шпаги. Молоденькие фрейлины глазели с любопытством. Старые вельможи в шитых золотом мундирах — с холодным, оценивающим прищуром. А гвардейские офицеры, товарищи Толстого, — с неприкрытой враждебностью. Граф не замечал этих взглядов. Он шел с каменным лицом. Конвоир, а не спутник — мне кажется это было явно заметно.
Ассамблея была в самом разгаре. Шуршали шелка, звенели шпоры, воздух был насыщен ароматами духов и пудры. Вдовствующая императрица Мария Федоровна восседала на невысоком возвышении, окруженная свитой. Заметив меня, она едва заметно кивнула камергеру. Музыка стихла. Зал мгновенно замолчал, сотни глаз обратились ко мне.
Сердце ухнуло. Опираясь на трость, я медленно пошел вперед. В руке я сжимал шкатулку с маской. Каждый шаг по натертому до зеркального блеска паркету отдавался эхом. Толстой остался у колонн, предоставляя мне самому пройти этот путь.
Подойдя к возвышению, я низко поклонился.
— Ваше Императорское Величество.
— Рады видеть вас в добром здравии, мастер, — голос ее был по-матерински теплым, правда в глазах плясали лукавые искорки. — Весь Петербург только и говорит, что о ваших приключениях. Надеюсь, они не помешали вам исполнить свое обещание?
— Никак нет, Ваше Величество.
Я протянул ларец из черного дерева. Камергер принял его и передал Императрице. С царственным, неторопливым жестом она откинула крышку. По залу пронесся отчетливый вздох восхищения. Даже на расстоянии, в полумраке, маска выглядела живой: хищная, покрытая переливающейся жемчужной шкурой, она казалась диким зверем, притаившимся на черном бархате.
Мария Федоровна взяла ее в руки. На ее лице отобразился неподдельный восторг, который и отличал ее от всех остальных. Она провела пальцем по жемчужной поверхности, коснулась острых клыков.
— Позвольте, Ваше Величество, — набравшись смелости, произнес я. — У этого зверя есть секрет.
— Покажите же, мастер, не томите! — воскликнула она с нетерпением.
Я поднялся на ступеньку и осторожно надел маску на Императрицу. Жемчужная шкура идеально легла на ее тонкие черты, скрыв сеточку морщин и усталость, оставив властный изгиб губ и аристократический подбородок. Она перестала быть пожилой женщиной — она стала символом, ожившей легендой.
— А теперь, Ваше Величество, коснитесь его лба… вот здесь, меж черных жемчужин. Чуть сильнее.
Она послушно подняла руку. Тихий щелчок. Черное облачко шелка, освобожденное пружиной, плавно опустилось вниз, скрыв нижнюю половину ее лица. Зал ахнул. Теперь на троне сидела не Императрица, а таинственная незнакомка из восточной сказки. Но главный удар был еще впереди.
— И взгляните на свет, Ваше Величество.
Она повернула голову к огромным канделябрам. В тот же миг глаза зверя вспыхнули. Александриты, казавшиеся простыми темными камнями, поймали свет сотен свечей и загорелись глубоким кроваво-красным огнем. Эффект был чудовищным. Красный свет изнутри подсветил ее кожу, заставил тени на скулах стать глубже. Взгляд из-под маски стал тяжелым, пронзительным, нечеловеческим. На троне сидела сама Власть — древняя, таинственная, опасная.
Я видел ошеломленные лица вельмож, выроненный одной из фрейлин веер, видел, как старый генерал непроизвольно перекрестился. Даже Толстой, стоявший у колонны, подался вперед, и на его лице впервые за весь день промелькнуло изумление.
Мария Федоровна была в абсолютном восторге. Она видела реакцию придворных, видела свое отражение в зеркалах, что стояли чуть поодаль. Она улыбалась так искренне, непозволительно искренне для императрицы.
Сняв маску, она повернулась ко мне, и ее лицо сияло, как у ребенка, получившего самую желанную игрушку.
— Мастер, — ее голос дрожал от волнения, — вы превзошли все мои ожидания. Я не знаю, как благодарить вас.
Я поклонился.
Она на мгновение задумалась, затем ее лицо озарила решительная улыбка. Она встала.
— Господа! — ее негромкий, но властный голос зазвенел в тишине. — Мастерство господина Григория слишком велико, чтобы мы докучали ему лишь в дни официальных приемов. Отныне, мастер, — она обратилась прямо ко мне, — двери моих дворцов, будь то Гатчина, Павловск или даже Зимний, для вас открыты в любое время. Ежели у вас будет ко мне дело или нужда, вам достаточно лишь назвать свое имя у входа.
По залу пронесся шум, похожий на морской прибой. Лица придворных вытянулись. Право входа ко двору без приглашения, без доклада, в любое время — неслыханная привилегия, которой обладали лишь члены императорской фамилии да несколько особо доверенных лиц. Это был не просто щит. Это был статус, ставивший меня выше большинства этих напыщенных вельмож. Взгляд Императрицы на мгновение скользнул по залу и остановился на фигуре Сперанского в тени. Тот едва заметно склонил голову.
Оглушенный этим триумфом, я пытался осознать какой мощный щит получил. Щит, пробить который не осмелится никто в этой Империи.
Я еще стоял в полушоковом состоянии, когда из тени у колонны отделилась фигура. Молодой человек с бесцветным лицом и такими же глазами, один из секретарей Сперанского, склонился и тихо произнес:
— Его превосходительство государственный секретарь просит вас уделить ему несколько минут.
Просьбой это назвать было трудно. Поклонившись Императрице, которая с детским восторгом крутила в руках маску, я последовал за секретарем. Он провел меня из зала в тишину бокового кабинета. За массивным письменным столом сидел Сперанский. Он не встал, просто указал на кресло напротив.
Его лицо было бесстрастным, похожим на маску. Молча наблюдая, как я сажусь, как устраиваю рядом с собой трость, он дал мне время прийти в себя после головокружительного взлета.
— Вы сегодня одержали блестящую победу, мастер. Государыня в восторге. Вы