Войдите. Голос был похож на скрежет камней.
Алина вошла, стараясь улыбаться.
— Доброе утро, Артем Сергеевич. Вот отчет по интервью, черновик поста и...
Он не поднял головы. Сидел, уставившись в экран ноутбука, пальцы барабанили по столу.
— Кофе холодный— бросил он сквозь зубы.
Алина вздрогнула. Я... я только что налила. Оно должно быть горячим...
БАМ!Его кулак обрушился на стол. Чашка с кофе подпрыгнула, темная жидкость пролилась на отчет. Алина вскрикнула от неожиданности.
— Холодный, я сказал! — зарычал он, наконец подняв на нее взгляд. В его серых глазах бушевала та самая черная ярость с прошлой ночи, теперь нашедшая выход. — Ты глухая? Или просто тупая?
Алина побледнела как полотно. Сердце бешено колотилось, в глазах потемнело. Она вжалась в пол, сжимая папку с остальными бумагами, как щит. Я... я сейчас принесу другой...
— Отчет! — он вскочил, перегнувшись через стол. Лицо его было искажено злобой. — Ты что, писала его ночью в подворотне? Это что за детский лепет? Спортсмен выразил уверенность?Надеется на победу? Это дерьмо, а не анализ! Ты думаешь, я идиот? Ты вообще думаешь? Или твоя пустая учительская голова только сказки для детей складывает?
Каждое слово било, как плеть. Алина чувствовала, как дрожь охватывает все тело. Слезы предательски подступили к глазам, но она изо всех сил сжимала веки. Не плакать. Он сказал — слезы это увольнение. Нельзя. Ради Комиссара. Нельзя.
— Я... я переделаю, — прошептала она, голос едва не сорвался. — Сейчас же. Сразу.
Он смотрел на нее несколько секунд — на ее побелевшие щеки, на губы, закушенные до крови, на дрожащие руки. Казалось, его ярость натыкалась на ее безмолвную, жалкую покорность и лишь разжигалась сильнее. Ему нужен был бой, сопротивление, а не эта тихая жертвенность.
— ВОН! — рявкнул он так, что она отпрянула к двери. — Переделать за час! И чтобы больше этого мусора я не видел! И кофе! ГОРЯЧИЙ!
Алина выскочила в коридор, едва не споткнувшись. Она прислонилась к стене, закрыв лицо руками. Дышать было больно. Стыд, унижение, страх сдавили горло. Что я сделала не так? Почему он так зол? Я же старалась...Но главное — страх. Страх потерять работу. Страх за Комиссара. Она быстро вытерла глаза рукавом, сделала глубокий, прерывистый вдох и побежала на кухню варить новый кофе. Мысли о справедливости или защите даже не возникли. Только одно: Надо угодить. Надо вытерпеть. Ради него. Ради папы.
Глава 5
Следующие дни стали для Алины сплошным кошмаром наяву. Комиссар слабел на глазах. Таблетки помогал все меньше, судороги возвращались чаще, он почти не вставал, ел только жидкое пюре с ложечки и с трудом пил. Рана в душе Алины от унизительного разноса Волкова еще не затянулась, а тут — новый удар. Звонила клиника.
— Алина Сергеевна, добрый день. Напоминаем, что для начала предоперационной терапии и поддержания стабильного состояния Комиссара необходимо привезти собаку на неделю за ним наблюдать, сделать необходимые анализы. Для этого важно внести 50 тысяч на счет калинники за содержание и все манипуляции и лекарства. Желательно сегодня-завтра.
Пятьдесят тысяч. Алина опустилась на пол рядом с псом, спрятав лицо в его шерсть. Половина ее первой зарплаты, которую она еще даже не получила! Но отступать было нельзя. Каждый день был на счету.
С трясущимися руками она набрала номер, по которому бы ни за что не позвонила если бы у неё был другой шанс. Мать.
— Алло? — голос на том конце был ровным, чуть отстраненным.
— Мам... Привет, это я. Мне... срочно нужны деньги.
— Опять? — вздох был тяжелым, усталым. — Алина, я же помогала тебе с институтом...
— Мам, пожалуйста! Это для Комиссара! Он очень болен, ему нужна операция, а сейчас — предоплата за лечение. Пятьдесят тысяч. Я отдам! Как только получу зарплату. Обещаю!
Пауза. Густая, неловкая.
— Твой отец и его дворняга... Вечно проблемы, — прозвучало с ледяным недовольством. — Пятьдесят тысяч... Ладно. Переведу. Но это в последний раз, Алина. Ты взрослая, разбирайся со своими проблемами сама. И давай дату, когда вернешь.
— Спасибо, мам! Большое спасибо! — Алина чуть не расплакалась от облегчения, игнорируя колкость. — Я переведу сразу, как получу зарплату. Через три недели.
Деньги пришли через час. Алина, не теряя ни минуты, вызвала такси, бережно укутала Комиссара в одеяло и повезла в клинику. Процедура оформления заняла время — подписание бумаг, осмотр ветеринара, передача лекарств. Она вышла из клиники, когда до начала ее рабочего дня оставалось всего двадцать минут. Пробки...
Она опоздала на двадцать минут.
Сердце бешено колотилось, когда она вбежала в "Волчью Стаю", стараясь не привлекать внимания. Но тщетно. Дверь его кабинета распахнулась, и он заполнил собой весь проем. Лицо было темнее тучи.
— Соколова! — его голос гулко прокатился по коридору, заставив пару администраторов замереть. — Ко мне. Сейчас.
Она вошла, едва переводя дух, чувствуя, как вся кровь отливает от лица.
— Артем Сергеевич, простите, я...
— Опоздание. — Он перебил ее, не дав договорить. Слово прозвучало как приговор. Он медленно обошел стол и встал перед ней, подавляя своим ростом. — Двадцать минут. После вчерашнего... "шедевра". У тебя вообще мозги есть? Или ты решила, что правила писаны не для тебя?
— Нет! Я... у меня экстренная ситуация, — выпалила Алина, голос дрожал. — Моя собака, она очень больна, я везла ее в клинику, там очередь, оформление...
— Собака?! — он фыркнул, и в этом звуке было столько презрения, что Алину будто ударили. — Ты опоздала наработу из-засобаки? Это твои проблемы, Соколова, а не мои! Собирай вещи и — вон!
Паника, ледяная и всепоглощающая, сжала горло. Увольнение. Деньги. Комиссар умрет.
— Нет! Пожалуйста! — Слезы, которых она так боялась, хлынули градом. Она не могла их сдержать. — Простите! Я больше не опоздаю! Никогда! Я буду работать ночами, сделаю все что угодно! Пожалуйста, не увольняйте! Мне... мне очень нужна эта работа! — Она умоляюще сложила руки, готовая упасть на колени.
Артем смотрел на нее — на ее заплаканное лицо, трясущиеся плечи, на униженную позу. В его глазах мелькнуло что-то — не жалость, а скорее раздраженное любопытство. Ее отчаяние было слишком настоящим, слишком животным, чтобы быть игрой.
— Слезы? — произнес он тише, но не мягче. — Я же говорил — слезы равно увольнению.
— Я... я не плачу! — отчаянно соврала она, пытаясь стереть лицо рукавом. — Это... аллергия! Пыль! Пожалуйста!
Он тяжело вздохнул, будто перед ним надоедливая муха. Его взгляд скользнул по ее фигуре —