Род упоминается еще раз в тексте XI–XIV вв. в «Слове Иоанна Златоуста о том, како первое погани веровали в идолы»: «…халд
Этот текст является переводом с греческого, и здесь, как и в некоторых других текстах, словами «род», «рожаницы» переводятся греческие термины τύχη и είμαρμένη (дословно «судьба» и «рок, фатум, обреченность»), отмечает В. Й. Мансикка.
Если мы примем идею о том, что Род — это совокупный предок, родовая душа, то рожаницы — это его спутницы (они почти всегда упоминаются вместе), которые, по всей видимости, как раз и связаны с процессом выдачи индивидуальной души / судьбы. У южных славян есть похожие женские персонажи: суженицы, судицы — существа, назначающие ребенку судьбу или являющиеся персонификациями судьбы, близкие к европейским представлениям о феях-крестных, об этом пишет Ф. С. Капица: «Известно поверье, что после рождения младенца, чтобы определить его судьбу, около его колыбели собираются рожаницы. Отголосок верований сохранился в широко известном сказочном сюжете о спящей принцессе».
Напомню, что в народном фольклоре феи, как правило, приходят парами: добрая и злая, что сближает рожаниц с фигурами Доли и Недоли, которых Б. А. Рыбаков именует их сербскими названиями: Среча и Несреча. По всей видимости, фигура ангела-хранителя также находится в этой группе персонажей. Сколько всего этих рожаниц? Б. А. Рыбаков утверждает, что две, и даже дает им имена: Лада (мать) и Леля (дочь). Делает он это, пытаясь интерпретировать деревянную скульптуру балтийских славян XIII в. из Фишеринзеля (Южная Прибалтика), на которой изображены две женщины, сросшиеся боками. Но если мы обратимся к сравнительной индоевропеистике, мы увидим, что богинь судьбы, как правило, три, а не две (прошлое, настоящее, будущее: норны, мойры, парки).
Есть еще более экзотическая интерпретация: рожаница — мать, а род — сын, то есть тот, кто рожден. Это мнение аргументируется народными узорами с женщиной в позе лягушки (рожающей на корточках) и отрывком из «Слова святого Григория, изобретено в толцех» (XI–XIV вв.): «Кто беснуется, принося жертвы матери беса богине Афродите, Коруне — Коруна же является матерью антихриста — и Артемиде, рождению проклятой Диомисии из ягодицы. И недоношенный плод [почитают] и Гермафродита … Тем же богам требу кладут и творят и славяне: вилам, Мокоши-деве, Перуну, Хорсу — Роду и Рожанице…»
В нем видна связка мать-сын: Род-Рожаница (в единственном числе) сравнивается с Артемидой, рождающей Дионисия, хотя богиня не является его матерью, поэтому здесь возможно сравнение не через родство, а через функционал персонажей.
Далее, в тексте «Слова…» есть еще одно упоминание: «…проклятого же Осирида [то есть Осириса]) рождение. Мать же, рождая его, впала в безумие, и потому его стали почитать как бога… А от тех обычай издревле переняли халдеи и начали требы творить двум своим богам Роду и Рожанице после рождения проклятого и скверного бога их Осирида. О том же Осириде повествует книга лживая и скверная сарацинского жреца их Мохамеда и Бохмита проклятого, что он родился через нелепый проход, чего ради его и назвали богом… Оттуда же начали эллины ставить трапезу Роду и рожаницам, так же египтяне, так же римляне, так же и к славянам дошло: вот и славяне начали ставить трапезу Роду и рожаницам прежде Перуна, бога их; а прежде того клали требы упырям и берегиням».
Здесь с Родом и Рожаницей сравнивается уже Осирис и его мать. По этим двум отрывкам делается вывод, что культ Рода-Рожаницы — это культ матери и сына. Христианство должно было очень болезненно воспринимать эту концепцию, поскольку она близка к связке «Иисус и Дева Мария», а славянский узор «рожаница в позе лягушки (женщина, рожающая на корточках)», интерпретируемый Б. А. Рыбаковым, находит свои аналоги в других культах богинь-матерей: великой богини Чатал-Хуюка в Турции, рожающей бога-быка, и ацтекской богини Ишкуины.
Рожаница в позе лягушки. Край занавеси для кровати. Кружево неизвестного мастера, начало XIX в.
The Metropolitan Museum of Art
«Гуси-лебеди» — еще одна сказка об инициации?
«Гуси-лебеди» выбиваются из общего славянского сказочного сюжета: дети слишком малы для подростковой инициации по В. Я. Проппу, да и замуж в конце никто не выходит. Этот рассказ является вторичным мифом, то есть мифом, созданным как пересказ ритуала, который, в свою очередь, создан на основе другого, первичного мифа, не дошедшего до нас [30].
Существует две основные интерпретации этой сказки. Согласно первой, Машенька проходит классическую женскую инициацию, а нестыковки в виде отсутствия свадьбы и маленький возраст девочки (хотя мы не знаем, сколько ей лет, о ее возрасте косвенно говорит только то, что она бегала играть с подружками) появились вследствие отмирания обычая, как в сказке «Маша и медведь».
Вторая версия представляет больший интерес. Российский историк Н. М. Козлов предполагал, что за свою юность человек проходил не один этап перехода на новую, более взрослую ступень, а несколько, по аналогии с советскими октябрятами, пионерами, комсомольцами. А хорошо известная нам подростковая инициация становилась завершающей стадией, символом полного взросления. Первый этап был связан с младенчеством и символизировал переход души из потустороннего мира в наш, что подтверждает версию о том, что славяне верили в предсуществование души. По всей видимости, первая ступень инициации была связана с получением имени и покровителя из предков, духов или богов. Христианские авторы трактуют этот обряд как языческое крещение, проходившее сразу после христианского. В «Кормчей книге» XII в. читаем: «После крещения с чарованием некоим идолам служат и призывающее бесы в помощь себе и в оставления страдания, иже бо искони идолослужителями крещаемы… мечут детище своя на распути, где крещение обретают».
Обратите внимание, что обряд совершается на перекрестке, а значит, может быть связан с Мокошью, которая, как мы уже обсуждали выше, призывается на перекрестках и является предводительницей божеств, связанных с судьбой. Кроме того, обряд проводят не сами родители, а некие «идолослужители», возможно профессиональные жрецы. Существование подобной практики подтверждают группы сказок о феях-крестных, рожаницах, суженицах, приходящих к колыбели младенца, и упоминание в «Повести временных лет» от 980 года обряда, во время которого родители приводят своих детей к идолам, что некоторыми исследователями трактуется как детские жертвоприношения: «…[Князь Владимир] поставил кумиры на холме за теремным двором… <…> И приносили им жертвы, называя их богами, и приводили своих сыновей и дочерей, и оскверняли