Существует интересный обряд, в котором Масленица — не женская фигура, а мужская. Он называется «похороны деда». Чучело снабжается морковкой, символизирующей гипертрофированные плодородные возможности персонажа. Затем вокруг чучела собираются женщины, которые его оплакивают и причитают о том, что «дед» их всех любил, был полон мужской силы, а теперь любить их будет некому. Затем женщины хвастаются историями о невероятных любовных похождениях деда. Потом чучело сжигается, и пепел рассеивается по пахотным полям, есть вариации этого обряда, где чучело хоронят или присыпают снегом. Дед — очевидно, персонификация плодородной силы, но почему же он весной умирает, а не рождается? Ответить на этот вопрос нам поможет западнославянский аналог Масленицы — Мара.
Мара / Морена
Мара или Морена — персонаж, который ассоциировался с древнеримской богиней Церерой.
Также Цереру, богиню земли, открывательницу всяких злаков, которую они (славяне-лехиты) звали Маржана, ей тоже в Гнезне <…> был за большие средства поставлен храм, где ей во славу десятину всякого зерна после жатвы приносили, прося на другой год обильного урожая…
«Открывательница злаков» — это как раз про пробуждение земли. Чучело Мары сжигалось ранней весной, как и чучело Масленицы, обратите внимание, что оба персонажа не являются полноценными божествами, а только персонифицируют праздники.
Цереру почитали крестьяне и земледельцы, принося в жертву пшеничные зерна… Церера же считалась матерью и богиней плодов, в достатке которых нуждался край…
Давайте поговорим о том, кем была Церера. С одной стороны, она богиня плодородия и материнства, а с другой — богиня подземного мира, принимающая в свое царство мертвые души. Как объяснить связь Цереры и с жизнью, и со смертью одновременно? Церера — одна из ипостасей матери-земли, которая с одной стороны питает все живое и является самой жизнью, а с другой — именно в ней находится мир мертвых, она принимает в себя тела умерших и становится для них матерью, через которую они, как зерно, родятся заново. Получается, что, сжигая чучело, персонифицирующее плодородие, и развеивая его пепел, славяне передавали эту жизненную силу полям по закону магии контакта.
Что еще мы знаем о Маре? Корень *mar-/mor- связан со смертью: «обморок», «мрак», «морок» (мужского дуплета Мары, божества Морок, у славян не было, это современная достройка), «мор», «смерть», «nightmare», «кошмар». А еще этот же корень содержится в слове «кикимора». Кикимора — персонаж поздний, первые упоминания о ней относятся к XVI–XVII вв. Возможно, Мара была не специфическим западнославянским персонажем, а общеславянским и сохранилась у восточных славян как кикимора (Власова М.).
Комоедица
Комоедица попадает на день весеннего равноденствия и отмечается 24 марта, именно поэтому она заинтересовала академика Б. А. Рыбакова, и он отождествил ее с Масленицей, которая, по его мнению, приходится на эту же дату. Однако, в действительности существует только одно упоминание этого праздника: священник Симеон Нечаев наблюдал Комоедицу в селе Бегомль, Минский уезд Белоруссии, в 1874 году — и записал свои наблюдения. Затем их перепечатал этнограф П. В. Шейн, а от него они попали к Б. А. Рыбакову. П. В. Шейн пишет: «В этот день приготавливаются особые кушанья, именно: на первое блюдо приготавливается сушеный репник в знак того, что медведь питается по преимуществу растительною пищею, травами; на второе блюдо подается кисель, потому что медведь любит овес; третье блюдо состоит из гороховых комов, отчего и самый день получил название «комоедица». После обеда все — стар и мал — ложатся, не спят, а поминутно самым медленным способом перекатываются с бока на бок, как можно стараясь приноровиться к поворачиванию медведя».
Мы видим описание ритуала пробуждения медведя. Из этого отрывка Б. А. Рыбаков выводит наличие культа медведя у славян и возводит его к каменному веку. Но, по всей видимости, Комоедица все-таки была локальным, а не общеславянским праздником, иначе упоминания о похожем обряде должны были встречаться еще где-то, хотя, безусловно, культ медведя у славян был.
Культ медведя
Наличие культа медведя подтверждается археологией. Во многих курганах найдены культовые предметы с изображениями медведя, а также кости, клыки, когти, и маленькие глиняные лапки, которые, по всей видимости, служили оберегами. С медведем связано большое количество примет, пророчащих богатство. Встретить медведя в лесу сулит удачу в делах, а двор, в который тот случайно забрел, больше не подвержен воздействию порчи и злых сил. Особенной магической энергией обладала медвежья лапа, ее (или чучело, ее изображающее) вешали в хлеву, чтобы стимулировать плодовитость у скота и защититься от хищников и болезней. Советский историк Н. М. Никольский пишет:
Ради охраны от нечистой силы, русский крестьянин вешает в конюшню медвежью голову, окуривает дом и надворные постройки медвежьей шерстью, зазывает медвежатника и просит его обвести медведя кругом двора.
Девушки выбирали суженых с волосатыми кистями рук и пальцами — в будущем таких мужчин ждало богатство, а о высоком покровителе говорили «мохнатая лапа». Этнограф А. Б. Зернов зафиксировал очень интересное название амулета в виде лапы — «скотий бог», это тот же эпитет, которым в летописях назван Велес, из чего можно предположить общность этих персонажей (В. Н. Топоров), кроме того, схожи и их функции — с одной стороны, связь со скотом, богатством, болезнями, с другой — медведь является хозяином леса (потустороннего мира), духов и животных, обитающих в нем.
Если мы проанализируем фольклорный образ медведя, то увидим, что этот суперхищник, скорее всего, воспринимался как древний первопредок славян, то есть как тотемное животное (не путайте: тотемизм — поклонение предку-животному, зоолатрия — поклонение божеству в виде животного). Подобные представления есть и у финно-угров, поэтому существует мнение, что славяне переняли эту идею именно у них.
Медведь действительно похож на человека: он ходит на задних лапах, сидит как человек, его ладонь похожа на человеческую, медведь всеяден и любит алкоголь: забродившие ягоды и водку. Охотники, свежевавшие туши, замечали, что внутри животное выглядит как человек, который как будто просто накинул на себя звериную шубу (С. З. Агранович). С медведем действительно связана идея оборотничества. В сохранившемся до нас фольклоре есть сюжеты, где человек превращается в медведя и наоборот. Здесь уместно вспомнить скандинавские мифы о берсерках — «медвежьих рубашках»: они впадали в неистовство и превращались в зверей во время сражений. Упоминания о подобных практиках боевого экстаза есть и у славян, о чем поговорим ниже.
Другое подтверждение близкородственных связей человека с