– Это папин пистолет. Что делают с папиным пистолетом?
– Не трогают, – хором отвечали дети.
– А если тронете, что будет?
– Ты больше не будешь нашим папой и уйдешь навсегда.
Луиджи был доволен, всегда считая, что единственная стоящая власть – психологическая.
– А если мама тронет? – неизменно спрашивал Бьяджо в конце, потому что дальше звучало самое смешное.
– Упаси боже! – Луиджи хватался за голову. – Мама прострелит себе одну ногу, а потом, проверяя, настоящая ли дырка, прострелит и вторую!
Дети хохотали. Мария Грация, его жена, была против, она хотела запирать ящик, потому что так не защищают детей.
– Ну и как же их защищать? – спросил Луиджи, когда она единственный раз осмелилась заговорить об этом серьезно. – Если в дом залезет вор, что ты сделаешь? Ударишь его печатью? Мама ударит вора печатью! – И снова смех, притворные удары печатями по головам детей, которые умирали от хохота. Каждый раз, в конце, он добавлял: – Да ладно, я же шучу!
Но это была не шутка. Он искренне считал жену никчемной. И любил ее, конечно. Выбрал ее в будущие жены, когда она была еще подростком – честная девочка, да и внешне не подкачала, хоть и вечно поправляла волосы. Но на почте кто угодно сможет работать. Сидишь в кабинете, за стеклом, выдаешь пенсии старухам, и сколько? Полдня? А потом свободна. Не то что он, ночи напролет не спит да еще рискует. У него были важные обязанности – и оружие.
– У меня на работе тоже важные обязанности, – возражала Мария Грация.
– Какие? Считает за тебя калькулятор, марки печатает машина, максимум, что тебе выпадает – поругаешься с клиентами, которые не берут номерок.
Она отвечала, что все не так, и дулась. Луиджи знал, что она метит в директрисы своего отделения, и теоретически шансы были, через пару лет. Но на деле у Марии Грации был угрюмый нрав, как у всех чочар [10], с которыми Луиджи довелось встречаться.
– Неудивительно, что ты вечно злишься, у тебя же фамилия – Яфрате! [11] Я бы на твоем месте просто взбесился!
Было ли дело в фамилии или нет, но когда ей приходилось иметь дело с недовольными – теми, кому не поступили деньги, кто должен платить штрафы, явился с пустым бланком уведомления, – Мария Грация отвечала на оскорбления тем же.
– Директриса сказала, что если так продолжится, получу выговор, – пожаловалась она однажды за ужином.
– Выговор? Ух, теперь мама не будет спать ночами! – прокомментировал Луиджи.
– Мама дура! Мама дура! – хором закричали Микеле и Бьяджо.
– Луи, прекрати! Ты же понимаешь, что дети повторяют за тобой?
– Да я шучу, Мари, боже, какая ты зануда!
Луиджи не любил школу, а латынь и вовсе не учил, так что для него фраза gutta cavat lapidem («капля камень точит») не имела смысла. Он не понимал, что именно это происходит с его женой. Каждый раз, когда дома – там, где ей хотелось чувствовать себя в безопасности, – он высмеивал ее, прикрываясь шуткой, в ней словно выдалбливалась пустота, которая рано или поздно чем-то заполнится. Однажды утром, когда Луиджи вернулся и лег спать, перед тем как отвести детей в школу, Мария Грация сделала решительный шаг: взяла его пистолет. Спустя несколько месяцев, на судебном процессе, Луиджи узнал, что его мелкий шантаж, направленный на детей, совершенно не подействовал на жену. В суде зачитали ее письменное свидетельство, потому что обвиняемая не могла присутствовать, в котором она призналась, что с пистолетом в кармане работа становилась совсем другой, приятной. Все проблемы она разрешала с улыбкой превосходства, потому что знала, ЗНАЛА, что́ у нее есть. Дома она возвращала пистолет в ящик, и Луиджи ничего не замечал. Если он говорил детям, что мама каждую неделю ходит к парикмахеру, чтобы тот заодно промыл ей мозги, на следующее утро она брала пистолет. Луиджи сравнивал маму с неумелым игроком, который может промахнуться даже по пустым воротам (в шутку, конечно), и на следующий день сумка Марии Грации тяжелела. Когда после трагедии ее спросили, осознавала ли она, что незаконно присваивает оружие и становится опасной, она ответила: нет, нет, она просто хотела показать его, пистолет, только показать.
Gutta cavat lapidem. Вслед за Луиджи над ней стали смеяться и дети, на которых она никогда бы не подняла руку, но которые теперь дразнили ее даже на школьной лестнице. Шуткам всегда находилась новая публика: его семья, ее семья, коллеги, друзья. Ведь Луиджи шутил, смеялся так заразительно, что никто не видел в этом зла. Однажды утром в почтовое отделение пришла женщина, требуя закрыть счет без полагающихся документов. Мария Грация попросила ее принести документы, та отказалась, посыпались резкие слова, вызвали директрису, та снова упомянула «выговор», и Мария Грация достала пистолет и выстрелила. Полицейские, приехавшие ее арестовать, заявили, что стрелявшая была в ступоре, с остекленевшими глазами, ни на что не реагировала. Директриса осталась парализованной – пуля прошла через кишечник и задела позвоночник. После множества психиатрических консультаций и опросов родственников и знакомых ей диагностировали тяжелейший нервный срыв, приведший к вспышке, то есть временное психическое расстройство.
Мария Грация находилась в «Структуре» с мая 2014 года до начала 2018-го. Как только врачи разрешили, ее родители регулярно привозили ей на свидания детей, а жертва сама захотела навестить ее, попросить прощения за то, что не заметила, до какого отчаяния ее довели. Мария Грация рыдала, уткнувшись лбом в колени директрисы, молила о прощении. Луиджи каждый день приходил в лечебницу, но она отказывалась его видеть. Психиатры рассказывали о его слезах, раскаянии, запоздалом осознании, что все из-за него. Они обещали показать письма, которые он писал, передать подарки, но она все отвергала и не желала ни видеть мужа, ни говорить с ним. Тысячу четыреста два дня Луиджи приходил в клинику, пытаясь искупить вину, в надежде на прощение. Когда Мария Грация вышла, он ждал ее у входа с детьми. Она села с ними в машину и вернулась домой.
10
Словно взмахнув крыльями,