В последние дни Саманта не видела ни капли тепла или понимания. Когда появилась новость о смерти Эудженио, ей даже пришлось притвориться больной, чтобы не ходить на работу. Ее траур не мог и не должен был быть публичным. Поэтому эти добрые слова и забота, в момент когда она так в них нуждалась, смели все стены, которые она возвела вокруг себя. Она яростно покачала головой.
– Это не из-за денег. Вовсе не из-за денег, – и снова разрыдалась, обнимая незнакомку.
– Я понимаю, дорогая. Отойдем? В следующие полчаса ничего примечательного не случится.
– Но я хочу помолиться, – встревоженно ответила Саманта.
– Помолимся и в паре метров отсюда. Дух бедного Эудженио не обидится, обещаю.
Они отошли от толпы, и женщина в перчатках увела молодую любовницу Эудженио Пироцци подальше от журналистов. Там она вытерла ей глаза, поправила размазанную косметику.
– Вот так, – удовлетворенно сказала она.
– Как вы меня узнали? – спросила Саманта.
– Я была на многих похоронах, – ответила женщина, которая вблизи казалась лет примерно тридцати пяти. – И умею отличать настоящую боль от притворной, скрытую от показной, внешнюю от душевной. Ваша боль кричит, дорогая. Боль многих вдов без кольца на пальце, оттесненных в конец нефа [13], в укромный угол, чтобы не вызвать скандала, словно любовь может быть скандальной.
Она говорила с акцентом, который так сразу не определить – не иностранный, но явно из другого региона, возможно, с юга.
– Итак, – продолжила женщина, – это длилось долго?
– Вы журналистка?
Женщина тихо рассмеялась, одновременно уважительно и заразительно.
– Боже, нет! Нет, я одна из тех, кто внес небольшой вклад в организацию этой церемонии. Времени было мало, и я представляла трудности семьи.
– Вы знали Эудженио?
– При жизни – нет. Но я знаю кое-кого, кто его знал, и с тех пор, как я здесь, будто установила с ним связь. Я охотно предложила помощь, чтобы эта церемония воздала ему должное, хотя, признаюсь, не почувствовала вокруг него много любви. Поэтому я ждала, не уловлю ли ее в толпе…
– Его семье было на него наплевать. Они только брали. Все только брали, Эудженио всегда говорил: «Я огромное вымя, все присасываются и сосут». – Саманта улыбнулась воспоминанию. – Он не хотел бы черный гроб.
– О, гроб не совсем черный! С золотыми инкрустациями, – тут же оживилась женщина с необычным акцентом. – Вот почему я здесь, я подарила гроб! Отчасти китч, но эксцентричным личностям как раз подходит, а судя по фотографии бедного Эудженио, он и был эксцентричным.
– О, да, – невольно улыбнулась любовница, – он любил все броское, преувеличенное, «порождения природы», как он выражался.
Ее улыбка тут же угасла. Мариэле Пировано тоже была «порождением природы». Узнав об их связи, Саманта застыла в изумлении. Пятидесятилетняя женщина? Трехкомнатная квартира в том доме? Какое отношение это имело к Эудженио, который в ресторанах всегда требовал новые приборы? Но потом она поняла, что рассуждала с неверной точки зрения. Мариэле Пировано была именно той женщиной, которая могла привлечь любопытного Эудженио. Если Саманта не находила ее привлекательной, еще не значит, что у той женщины не было дьявольского обаяния, поддавшись которому влюбленный мужчина совершенно менялся. Кто она, бедная простая сотрудница турагентства, перед этой валькирией?
– О чем задумались, дорогая? – спросила женщина с хлопковыми платками.
– Думаю, что не проиграла той, что его убила. Я лишь любила его и, как умела, старалась одарить счастьем. Я даже рассказала об этом полиции, я сама пришла дать показания. Да, когда он бывал в Милане, то навещал меня, но никогда не оставался на ночь, говорил, что предпочитает останавливаться у друзей. А вместо этого ходил к ней. Он, такой свободный дух… она, должно быть, его околдовала.
– Возможно, – сказала та, повернувшись к быстро приближающемуся мужчине.
– Синьорина Сантьяпики? – тихо позвал он.
– Да? – ответила прекрасная женщина.
– Беатриче Сантьяпики?
– Да, – подтвердила она.
– Могу я поговорить с вами наедине?
– Конечно.
Она повернулась к Саманте и поцеловала ее еще раз.
– Спасибо за все, дорогая, и плачьте, плачьте свободно. На любых похоронах должна быть хотя бы капля настоящей боли.
Она отошла, но, поколебавшись, вернулась.
– У вас есть монетка? Хоть пять центов.
Саманта порылась в сумочке.
– Вот, есть пятьдесят, – сказала она, показывая монету.
Женщина взяла ее.
– Платок ваш. Если я просто подарю его вам, прольете еще немало слез.
11
– Как нам предупредить Беатриче?
Это были первые слова Мары, как только они сели в машину Джерри. Сначала они с Мойрой ехали по трассе E78, потом по A1, пока на спутниковый телефон Мойры не пришло сообщение: «Заправьтесь».
На первой же заправке они остановились, и к ним подъехала другая машина. Стекло опустилось, и они увидели Фьямму с ослепительной улыбкой на перепачканном размазанным макияжем лице.
– Спокойно, милые мои, теперь все в руках Джерри.
– Дозаправьтесь и припаркуйтесь подальше, – добавил мужской голос рядом с ней, и машина уехала.
Они выполнили указания и, вытащив свои вещи, пересели во вторую машину – в другого черного гиганта, на этот раз бугристого, как динозавр.
– Как нам предупредить Беатриче? – снова спросила Мара.
Мысль о самой младшей из них, которая приедет в полном одиночестве в отель посреди глуши, не давала ей покоя.
– Уже сделано, Джерри обо всем позаботился, – ответила Фьямма.
Наконец они смогли рассмотреть знаменитого стратега, спутника Фьяммы. На нем была качественная камуфляжная одежда, словно сшитая на заказ. На руках – три крупных кольца, одно с американским орлом, явно золотое. Седые усы, седые волосы – если можно так назвать редкую корону вокруг сияющей лысины. Он сидел на подушке. Мара прикинула, что его рост едва ли достигает метра шестидесяти. Чем ниже мужчина ростом, тем выше он себя мнит. Ее охватил приступ нервного смеха, но Мойра мгновенно пришла на помощь, протянув руку между передними сиденьями жестом непререкаемой благодарности.
– Спасибо за все, что вы для нас делаете. И за все, что вы сделали для Фьяммы до сих пор.
Он взял ее руку левой, пропустив под правой, не отрывая глаз от дороги.
– Это мой долг, – отрезал он.
– И спасибо, что защитили Беатриче, она самая хрупкая из нас, – добавила Мара.
Он кивнул. Фьямма оставалась верна роли женщины-босса. Она не курила – какая редкость! – и молчала, если ее не спрашивали. Подруги на заднем сиденье переглянулись, пожав плечами. Пережить такое приключение стоило хотя бы ради того, чтобы увидеть Фьямму безмолвной.
Через несколько минут мужчина изрек:
– Мы свернем без предупреждения. Скорее всего, смену машины заметили. На предыдущую, вероятно, поставили маячок-трекер. Это авто, к счастью, сложнее