не думай об этом
все потом!
Мара собрала остатки сил и встала. Посмотрела на Клару и подумала, что не справится. Но все же сунула одну руку ей под колени, другую – под спину, и подняла. Клара была крошечной, килограммов сорок, не больше, но казалась бетонной. Мара ударилась бедром о стол, но не уронила ношу.
я должна дойти до двери, выйти наружу
здесь растения, яд
В тот момент эта странная мысль показалась разумной. Волоча ноги, опираясь то на стену, то на дверь, она сумела повернуть ручку. Ночной воздух хлынул в лицо, словно благословение, проясняя сознание. Она сосчитала до трех, слегка подбросила Клару, чтобы крепче прижать к груди, и вышла наружу. Наклонилась, проверяя, дышит ли она. Да, дышали обе. Мара посмотрела на «Панду». Если она сядет за руль, они тут же разобьются. Внизу, под ними, – сияли огни Леванто и едва уловимые отблески моря. И тогда она услышала сирены. Дорожка к каменному домику была усеяна огнями и мигалками – на этот раз они не пригрезились ей, были настоящими. Держа дочь на руках, Мара шаг за шагом двинулась к ним, шатаясь, но не падая. Будто в тумане она различила бегущие навстречу фигуры. Одна была светлой, высокой… пятна… мираж. Лука. Может, Лука, а может, ей просто хотелось, чтобы это был он. Собрав остатки воздуха, она закричала:
– ЛУКА! ЛУКА! Я ЕЕ СПАСЛА!
Пятна бросились к ней. И наступила тьма.
28 октября 2024 года
Ощущение на языке было совсем другим. Вкус отдавал горечью – знакомой, привычной, опробованной множество раз. Но яд был теплее, полнее. Клара дала кубику сахара раствориться на языке и подумала: «Наконец-то!»
Она ждала этого момента тринадцать лет, более или менее осознанно, не представляя иного исхода для своей жизни. Какой она была девочкой, счастливой ли, до того как все случилось, до того, как мир сошел с ума? Она не помнила, знала лишь, что теперь желает того, что происходит.
Умереть.
Умереть от руки матери.
Умереть, возвысив вину матери своей смертью.
Умереть, став символом.
Умереть, будучи судьей, приговором и исполнением наказания.
Мысли путались, мелькали одна за другой, потом она услышала отчаянный всхлип Сильвии. Открыла глаза и посмотрела на нее – как раз успела увидеть, как та закидывает в рот третий кубик сахара. На миг это показалось правильным, гармоничным. Клара попыталась вспомнить, должна ли была Сильвия умереть, но это было слишком сложно, ее одолевали другие мысли, последние мгновения нельзя тратить впустую.
Вдруг на нее накинулась мать. Клара увидела, как она прыгнула, словно зверь, метящий в горло. Инстинктивно отвернулась, потеряла равновесие и рухнула лицом вниз, а сзади ее придавила Мара. Рука на лице… зажимает нос… Клара рефлекторно открыла рот. Когда пальцы матери оказались у нее в горле, она поняла. Сжала зубы, впилась и не отпускала, пока не ощутила вкус крови, но рвотный рефлекс уже сработал. Желудок сжался, и, хотела она того или нет, ее вырвало. Она увидела, как мать откатилась в сторону и здоровой рукой вызвала рвоту у себя. Только тогда Клара поняла, что все было подстроено, что ее обманули. Она повернулась к подруге. Сильвия, скорчившись, держалась одной рукой за живот, другой за горло, ее глаза горели от ужаса. Если Клара жива, Сильвия не должна умереть.
– СИЛЬВИЯ, ВЫЗОВИ РВОТУ! – прохрипела Клара.
Она попыталась встать, помочь девушке, которая была ее подругой последние пять лет. Но едва она поднялась, как закружилась голова, и она снова рухнула. В тот же миг мать опять навалилась на нее, обхватив сзади, вдавливая кулаки в грудину, большие пальцы под ребра. Клара билась, пытаясь ударить, оцарапать, набирая воздух для проклятий, но тщетно. Она не знала о спасательных приемах, и ее вырвало во второй раз. Сил совсем не осталось, она обмякла и ударилась головой о пол. Боль стала смутной, далекой, она чувствовала, что уходит.
ты не смогла
проклятая тварь, ничего у тебя не вышло!
Сильвия умирает, но и я тоже!
И тут вернулось странное ощущение, почти забытое. Пол исчез, тело приподнялось, вокруг был только воздух… воздух и тепло объятий. Мама взяла ее на руки. Клара покачивалась, голова болталась, сознание едва теплилось в ней. Они шли, неуверенно, задевая что-то то справа, то слева, потому что даже этой ведьме было плохо. Внезапно воздух стал холодным, и Клара поняла, что они вышли из дома. Женщина, державшая ее на руках, кряхтела от напряжения, опираясь на все, что попадалось, – плечом, бедром, каждый раз подбрасывая Клару, чтобы крепче прижать к себе. Клара уткнулась в ее шею и вдохнула. Сказав при встрече, в доме отца, что узнала ее, – Клара солгала. Если бы Сильвия несколько месяцев подряд не показывала ей фотографии, если бы газеты не пестрели ее снимками, если бы она не внушила себе, что эта изможденная, потухшая женщина – ее мать, она бы никогда ее не узнала. Но в тот миг, когда ее нос коснулся шеи этой женщины, она ее узнала. Не зрительно. Не на ощупь. А по запаху. В глубинах памяти проснулся запах, хранившийся с тех вечеров, когда она засыпала у нее на коленях, а потом – в полусне – чувствовала, как ее несут на руках, ступенька за ступенькой, к ее цветной кроватке. Там ее укладывали с поцелуем, и запах исчезал. И в ту же секунду все потеряло смысл.
«Я не хочу, – иррационально подумала Клара, пока мать выкрикивала имя отца и бормотала что-то невнятное. – Не хочу».
Но все уже случилось.
22
Когда она очнулась, у постели ей привиделась Мойра. Они улыбнулись друг другу. Потом Мара проснулась по-настоящему и поняла, что это не Мойра, а Валерия.
– Ну ты даешь, – сказала ее социальный работник. Глаза у Валерии покраснели от слез, в которых она ни за что бы не призналась.
– Надо было тебе позвонить, – ответила Мара.
– Да, надо было.
Она лежала не в обычной больнице, а в частной клинике.
– В больнице устали от журналистов, вот и перевели тебя, как только опасность миновала. Там над зданием даже вертолеты кружили, с ума все посходили.
момент «до»
сейчас все изменится
к лучшему? к худшему?
– Где моя дочь? – спросила она.
– В реанимации. Говорят, все не так плохо. Ты ее крепко