Кристина проявляла непривычную для этого времени суток активность. Сосредоточенно ковырялась в своем чемодане, несколько раз заглядывала под кровать, ворошила на ней постель.
– Ищешь вчерашний день? – поддразнила ее Полина.
– Какой вчерашний день. Блузку потеряла. Меня сегодня на вечеринку пригласили, а я потеряла ее. Куда она делась? – Кристина снова упала под кровать. – Не видела, Полин, розовую такую?
Доли секунды хватило Полине, чтобы воспроизвести в памяти события вчерашнего вечера. Кристина вчера перед сном гладила свои вещи и развешивала в гардеробе. Среди них была и розовая блузка. Из-за дефицита вешалок она вешала по нескольку вещей на одну вешалку. Полина откатила створку гардероба и стала перебирать вещи Кристины. Среди них мелькнула розовая ткань.
– Она здесь. – Полина бросила вешалку со всей одеждой на кровать девушки.
– Твою мать! – удивилась Кристина. – Я сто раз смотрела и не могла найти. Подумала, что дома оставила. Спасибо, Полин.
– Не за что, – устало ответила Полина и отправилась в душ.
Осадок от разговора с полицейским остался. Она вспомнила все детали разговора и особенно взгляд полицейского. Он как будто был уверен, что Полина знает больше, чем говорит. Может быть, это вообще стиль поведения следователей, психологический прием, оказывающий на подозреваемого определенный эффект. Хотелось в это верить. Ей ни к чему были проблемы с законом. Полина всегда считала себя законопослушной и никогда бы не встала на сторону преступников. Подозрение полицейского ставило ее как раз на сторону противников закона. От этого и возникало неприятное чувство.
Тугие струи воды помассировали голову и разогнали тяжелые мысли. Из душа Полина вышла большей оптимисткой, чем зашла.
– Как день прошел? – Кристина, благодарная за блузку, снизошла до проявления интереса.
– Нормально. В первый же день четыре пары, тяжеловато. На какую вечеринку собралась?
– Мы, те, кому исполнилось по двадцать одному году, решили устроить алкогольную вечеринку. Прикинь, мне теперь можно. Говорят, что от алкоголя такая эйфория, весело, хочется танцевать. Тебе когда двадцать один? – Кристина спрашивала, одновременно подкрашивая ресницы.
– Через полтора года. Но я уже пила пиво. Отец два раза угощал, – призналась Полина.
– Нормально, и как же ты обманула унитаз? – удивилась Кристина. – Родителей оштрафовали?
– Нет, ты что, я же деревенская. В кусты бегала.
– И как?
– Так же, как на унитаз, только прикольнее.
– Да нет, я про ощущения от пива.
– А, понятно! – усмехнулась Полина. – Танцевать не тянуло. Мы с отцом мяч гоняли на задах. Было весело.
– Я волнуюсь. Говорят, можно перебрать с непривычки и отрубиться.
– У меня такого не было. Отец сказал: «Одну кружку», значит, одну кружку.
Это было хорошо, что Кристина уходила. Полине хотелось остаться в тишине, сосредоточиться и немного потренироваться. Вообще, тренировки со способностями стали второй натурой Полины. Она мимоходом вычитывала текст на рекламных плакатах за три квартала от нее, слушала разговоры людей на противоположной стороне улицы или за стенкой. Выделяла в толпе прохожих с высокой температурой и помогла однажды человеку, которому стало плохо, до приезда скорой помощи. Замечала причинно-следственные связи, которые раньше ни за что не увязала бы между собой. Например, процент типов транспортных средств в зависимости от места и времени суток. То, что раньше казалось хаотичным, на самом деле имело порядок. Еще Полина стала больше понимать человеческие эмоции. Искренность и ложь были для нее так же понятны, как будто ее предупреждали об этом.
Способности Полины, незаметно для нее самой, подняли ее над обществом. Это было не высокомерие, а снисхождение, как у первых белых путешественников по отношению к папуасам Новой Гвинеи или Австралии. Полина старалась оставаться для всех такой же, какой и была, но людей не обманешь. Они почувствовали, что девушка изменилась. Настоящее мнение о нас складывается не из того, что мы хотим представлять, а из того, кем мы являемся на самом деле.
Полина стала увереннее. Девичий круг общения на курсе подсознательно отверг ее. Отчасти из-за того, что теперь он казался самой Полине глуповатым. Много очевидных вещей обсуждались в нем раз за разом, и от этого на душе становилось тоскливо. Отчасти из-за того, что на Полину стали чаще обращать внимание парни – в особенности уверенные в себе, не боявшиеся проявления ума у девушек. А так как эти парни по умолчанию считались потенциальными избранниками нескольких красавиц с курса, привыкших к конкуренции только внутри своего общества, Полину попробовали превратить в изгоя. Вместо этого у девушек получилось заработать репутацию глупых куриц, и пришлось поумерить свою активность.
Страсти вокруг исчезновения Блохина в университете не стихали. Какие-то службы регулярно приезжали, снимали, сканировали, опрашивали. Два раза Полину приглашали ответить на вопросы. Людям из служб было невдомек, что девушка, наивно хлопающая перед ними глазищами, на самом деле видит людей за стеклом, аппаратуру, измеряющую параметры тела, и понимает все логические ловушки, в которые ее собираются поймать. Полина отвечала честно, чтобы не дать аппаратуре усомниться в ее ответах, и незаметно для всех заставляла задавать именно те вопросы, на которые могла дать честный ответ.
Ближе к октябрю все успокоилось. Прецедент был, конечно, уникальным. От Сети никто не мог скрыться бесследно, но само событие перестало муссироваться, и о нем начали забывать. Полина вздохнула облегченно. Чем меньше ей внимания, тем лучше. Можно было сконцентрироваться на учебе, на интригах курса, на тренировках, на поиске новых способностей. Полину не покидало желание найти среди оставленных в ее голове программ ту, что могла бы активировать физическую силу и выносливость. Все попытки запустить ее через привычные мысленные образы были тщетными. Возможно, ее там и не было. Физические способности человека в плане приложения усилий для их развития для профессора Блохина могли быть не интересны.
Полина вышла из автобуса на остановку раньше, чтобы пройтись перед занятиями. Старый тополевый парк специально не убирали от опавшей листвы. Ее оставляли для детей, которым было в радость бегать по шуршащим сугробам, валяться в них, подкидывать вверх и обсыпаться листьями. Полине нравилось вдыхать аромат пожухлой листвы, нравилось раскидывать ее ногами. Было в этом что-то полезное для настроения.
Так рано в парке детей еще не было, а взрослые редко выбирали маршруты душой. Им нужны были дороги, покрытые асфальтом или плиткой. Они не понимали, как много упускали, отказываясь пошуршать листьями просто так. Оазис дикой природы встретил Полину присущим ему запахом. Полина вдохнула его полной грудью и пошла сквозь парк, намеренно подкидывая носками ног сухие листья. Деревья осенью, уходя в зимнюю спячку, создавали атмосферу сонливости, приятного, зафиксированного во времени момента перехода от бодрствования ко сну. Даже воздух в парке в это время как будто застывал. Полине казалось, что, если задержаться здесь надолго, он затянет в процесс засыпания и заставит уснуть вместе с ним до самой весны.
Навстречу шел мужчина. Судя по его виду, ему просто хотелось сократить путь. Он не наслаждался дорогой, не смотрел по сторонам, просто шел, засунув руки в карманы пальто. Полине показалось, что он зябнет. Они разминулись. Полина сделала несколько шагов, резко обернулась и посмотрела вслед уходящему человеку. Аналитическая программа благодаря тренировкам постоянно работала в фоновом режиме, и она выдала результат, что мужчина появился в парке из-за Полины. Девушка прибавила зум, будто пыталась увидеть причину подозрений вблизи. Мужчина обернулся, словно знал, что ему смотрят в спину. Полина видела его лицо совсем близко. Глубоко посаженные глаза в темной окантовке нездоровой кожи… Рот мужчины скривился в усмешке. Полину передернуло.