Мы ещё немного поговорили с ней, а затем попрощались, договорившись, что завтра, по возможности, она выйдет на связь. Я ещё несколько минут сидела в тишине, позволяя себе просто дышать и чувствовать эту свободу от тревоги за жизнь отца у себя внутри.
Лика выбежала в прихожую едва тётя Марина открыла дверь и вцепилась в мои ноги.
– Мамуля!
– Всё хорошо? – внимательно глядя на меня, тихо спросила соседка.
– Всё хорошо, – кивнула я, и моя улыбка на этот раз была настоящей, идущей из самой глубины души. – Папу везут в Германию. Завтра.
– Софьюшка, это же просто замечательная новость, – она мягко потрепала меня по плечу. – Забирай свою принцессу, а я сейчас дам вам с собой пирог с вишней. Вы обе сегодня заслужили праздник.
Мы с дочкой устроили настоящий пир хаоса и счастья. Пластилин всех цветов радуги превратился в уродливых, но бесконечно милых монстров. У моего монстра голова была больше туловища, а у Ликиного целых десять глаз разного размера и одна нога.
– Мам, смотри, какие они чудные, – её смех, звонкий и заразительный, наполнил всю квартиру.
Я смеялась вместе с ней, и это ощущение было таким непривычным и целительным, будто что-то замёрзшее и сжавшееся внутри меня наконец-то оттаяло и расправилось.
Потом мы устроили концерт. Залезли на диван, вооружились воображаемыми микрофонами-расчёсками и во весь голос запели «Облака, белогривые лошадки…». Лика смешно тянула гласные, и её глаза сияли от восторга. Я смотрела на неё, и внутри у меня распускалось тёплое, тихое чувство полного, абсолютного счастья.
Запах вишнёвого пирога, который тётя Марина дала нам с собой, смешивался с ароматом чая. Мы ели прямо руками, отламывая ещё тёплые, липкие куски, и мазали вареньем по щекам. Никаких правил, никаких «не пачкайся». Только мы, сладкий пирог и наша маленькая вселенная, где не было места тревогам.
Позже, отмытые и в чистых пижамах, мы зарылись в большую кровать. Лика пристроилась на моей половине, крепко прижавшись ко мне. Я обняла её, чувствуя под ладонью ритмичный взлёт и падение её рёбер в такт дыханию. Её маленькая рука доверчиво лежала на моей, а в комнате пахло детским шампунем, вишней и безмятежностью.
– Мама, – прошептала она уже сонным, растрёпанным голоском, – мне так нравится, когда ты смеёшься.
Эти простые слова попали прямо в сердце. Я прижалась губами к её макушке.
– А мне нравится всё, что связано с тобой, моя радость.
Её дыхание скоро стало ровным и глубоким. А я ещё долго лежала в темноте, слушала этот самый дорогой звук на свете и гладила её по волосам. Впервые за многие недели в доме царил не страх, а мир. Хрупкий, драгоценный, выстраданный, но настоящий. И я поклялась себе, что сделаю всё, чтобы защитить его.
На следующее утро я вошла в офис с новым, незнакомым чувством. Не с обречённостью, а с холодной, отточенной решимостью. Я точно знала, что я со всем справлюсь, выполню эту сделку до конца и навсегда вычеркну Максима из своей жизни, как и он когда-то.
Я вошла в кабинет, и меня будто ударило по глазам. Максим был не один. Они стояли у панорамного окна, залитые слепящим утренним светом, и что-то активно обсуждали. Я узнала её практически сразу. Евгения. Та самая, что когда-то разрушила нашу семью.
Она что-то говорила ему, лёгкая, уверенная улыбка играла на её губах. И её рука, с ярко-красным, безупречным маникюром, лежала у него на предплечье. Небрежно, привычно.
Сердце упало куда-то в пятки, отозвавшись короткой, но острой болью. Не ревностью, нет. Это было что-то другое. Горечью оттого, что картина, разбившая мою жизнь шесть лет назад, стояла здесь, такая же живая и безразличная, словно время застыло.
И в этот самый момент он повернул голову. Его взгляд скользнул по мне, стоящей в дверях, потом на руку Евгении на его руке. На его лице не дрогнул ни один мускул.
– А вот и наша помощница, – произнесла Евгения, следуя за его взглядом.
Её рука медленно опустилась ниже, к его запястью.
– Мы как раз обсуждали, как лучше использовать тебя, – её улыбка не исчезла, а стала лишь слаще и ядовитее. – Вернее, твои способности.
Седьмая глава
Воздух в кабинете стал густым и тяжёлым, словно его можно было резать ножом. Я чувствовала на себе два взгляда: колкий и оценивающий Евгении, и тяжёлый, изучающий Максима. Я сделала несколько шагов навстречу, остановившись на достаточном расстоянии.
– Рада, что мои способности вызывают такой интерес, – мой голос прозвучал ровно, без тени подобострастия. – Я готова приступить к обсуждению рабочих задач, как только вы закончите... личную беседу.
Я специально сделала небольшую паузу, давая словам «личная беседа» повиснуть в воздухе. Евгения слегка напряглась, и её сладкая улыбка на мгновение дрогнула, поскольку я поставила себя в позицию делового партнёра, который вежливо напоминает о субординации.
И затем перевела взгляд на Максима.
– Хотелось бы получить список необходимых поручений на сегодня, Максим Александрович, чтобы не терять время понапрасну.
Он наблюдал за мной молча, не двигаясь. Но в его глазах, тех самых, что когда-то смотрели на меня с любовью, промелькнула искра холодного уважения, с которым смотрят на достойного противника.
– Для начала принеси мне кофе, – раздался привычный бесстрастный приказ Максима.
Я уже сделала шаг к своему столу, как её голос, ядовитый и приторно-сладкий, вонзился мне в спину:
– О, Макс, ну что же ты так грубо, – протянула она. – Софья, милая, не могла бы ты принести и мне капучино? С корицей и миндальным молоком. Только, пожалуйста, проследи, чтобы молоко было именно миндальным. У меня непереносимость лактозы.
Я остановилась и медленно повернулась к ней.
– К сожалению, на корпоративной кухне есть только классическое молоко, – мой голос звучал вежливо и холодно. – Максим Александрович предпочитает рациональное использование ресурсов. Если ваши диетические требования столь специфичны, секретарь сможет организовать доставку необходимых продуктов к следующему вашему визиту.
Лёгкая тень досады скользнула по её идеальному лицу. Она явно не ожидала такого чёткого, почти административного отпора.
– Как практично, – быстро нашлась она, при этом её улыбка стала ещё слаще. – Тогда просто чёрный кофе. Надеюсь, с этим-то проблем не возникнет?
– Единственная