Вернувшись с подносом через десять минут, я застала их за его рабочим столом. Евгения что-то активно объясняла ему, снова положив руку на его предплечье. Глотнув воздуха, я ровным шагом подошла и поставила кофе перед каждым.
– Благодарю, – прощебетала она. – Знаешь, Макс, это напоминает мне те времена, когда мы работали над «Нептуном». Помнишь, как нам было хорошо вдвоём, – её глаза метнули в мою сторону ядовитый взгляд.
Я не стала ждать его реакции. Повернувшись к своему столу, я небрежно бросила через плечо:
– Если вам потребуется освежить в памяти детали проекта «Нептун», все архивы оцифрованы. Я могу предоставить доступ. Это сэкономит время на... личных воспоминаниях.
Тишина стала оглушительной. Я же села за свой стол, ощущая, как её ненависть впивается в меня. Максим безмолвствовал и продолжал наблюдать.
– Софья, – наконец произнёс он, при этом его голос был гладким и холодным как лёд. – К концу дня мне нужен детальный отчёт по всем текущим расходам филиала в Питере за последний квартал. С анализом и выводами.
– Хорошо, – ответила я, не отрываясь от экрана.
Очередная задача, призванная сломить меня.
– И, – встряла Евгения, явно желая вложить и свой камешек, – было бы чудесно, если бы ты подготовила сравнительную таблицу по нашим основным конкурентам. Макс упоминал, что у тебя... свежий взгляд.
Они ушли на совещание, оставив меня одну с этой горой работы. Каждое поручение было новым гвоздём в крышку моего терпения. Но удивительно то, что с каждым ударом я становилась всё сильнее уверена в том, что я справлюсь.
Я настолько погрузилась в цифры, что даже не заметила, как Евгения вернулась одна под предлогом забытой папки. Она подошла к моему столу и молча стояла, видимо, ожидая, когда я обращу на неё внимание.
– Знаешь, он просто не умеет прощать, – произнесла она с притворным сочувствием, так и не дождавшись от меня никакой реакции. – Тебе не следовало возвращаться. Он уже давно перешагнул прошлое и уверенно строит своё будущее, со мной.
Я подняла на неё взгляд. Внутри всё обливалось кровью, но голос зазвучал ровно и холодно.
– Благодарю за участие. Но мои рабочие отношения с Максимом Александровичем – это вопрос, который касается только нас двоих. И, насколько я помню, именно вы всегда были большим специалистом в вопросах... предательства.
Её глаза полыхнули чистой ненавистью. И, не сказав больше ни слова, она развернулась и вышла.
День тянулся мучительно долго, превратившись в изощрённую пытку. Я пыталась целиком уйти в цифры, в строки отчётов, в бесконечные таблицы. Но периферийным зрением я ловила каждое их движение.
Вот он передаёт ей папку, и их пальцы почти соприкасаются. Вот она поправляет галстук, делая это с фамильярной лёгкостью, на которую имеет право только самая близкая женщина.
И каждый раз будто крошечный, острый шип впивался под кожу. Не ревность. Нет. Это было что-то более сложное и горькое. Горькое оттого, что он позволял ей это. Что та самая сцена, что перечеркнула нашу жизнь, теперь разыгрывается снова, словно дурной бесконечный спектакль.
Я не должна была ничего чувствовать. Я сотню раз повторяла себе, что он – бывший. Он сделка. Он средство для спасения отца. Но почему тогда внутри поднималась старая, знакомая боль?
И ярость на саму себя за то, что эти призраки прошлого всё ещё имели надо мной власть. Я вжималась в стул, сжимая кулаки под столом, заставляя себя дышать глубже. Они просто фон. Шум. Они не имеют значения. Я концентрировалась на экране до тех пор, пока буквы не переставали плыть перед глазами.
Но в самые тихие моменты, между одним ударом по клавишам и другим, прокрадывалась предательская мысль: а ведь он мог бы остановить это. Одним словом. Одним шагом назад. Но он не делает этого. Он наблюдает. И, кажется, получает от этого какое-то извращённое удовольствие.
И это ранило больше всего. Не её наглая самоуверенность, а его молчаливое одобрение. Его холодная, расчётливая жестокость, которая была направлена не на бизнес, а на остатки моих к нему чувств, которые я так отчаянно пыталась похоронить все эти годы.
Когда финальные отчёты были отправлены на его почту, в кабинете уже никого не было. Я сидела в полной тишине и, наконец, позволила себе выдохнуть. Внутри была выжженная пустыня. Но я выстояла. Не сломалась. Не показала им своих истинных чувств.
Собрав вещи, я вышла из кабинета. В приёмной, за своим идеальным столом сидела его секретарь. Она не смотрела в монитор, а внимательно, почти пристально разглядывала меня. И, что странно, в её глазах не было прежней холодной отстранённости.
– Задерживаешься, – вдруг произнесла она.
– Нужно было доделать отчёт, иначе я погрязну в цифрах, – устало ответила я, не желая новой конфронтации.
Мы смотрели друг на друга несколько долгих секунд. Она видела, как я бегала по его поручениям, как возвращалась из архива, и как Евгения входила и выходила из кабинета с видом хозяйки.
Она вдруг вздохнула, отложив ручку.
– Дитя, – тихо сказала она, и это слово прозвучало не снисходительно, а с какой-то горькой материнской нежностью. – Я работаю на Смирнова с тех пор, как он стал его главой. Видела многих девушек, желающих любым путём оказаться в его постели. Но ты другая... – она запнулась, подбирая слова. – И такого личного интереса с его стороны я ещё не встречала. При этом он даёт тебе бредовые, выматывающие поручения одно за другим.
Она посмотрела на меня прямо, и в её взгляде читалась не просто жалость, а понимание.
– Чем ты перед ним так провинилась?
Восьмая глава
От её вопроса в горле встал ком. Сотня ответов пронеслась в голове, обжигая изнутри. Но я медленно покачала головой, собирая в кулак последние капли своего достоинства.
– У каждого свои скелеты в шкафу. Мои останутся при мне.
Ещё один вздох, более глубокий.
– Ну, если захочешь поделиться, ты знаешь, где меня найти, – тихо сказала она.
Эти слова никак не могли решить моих проблем, но я благодарна кивнула ей, и, спускаясь в лифте, я чувствовала себя не такой одинокой. В этой стеклянной громаде появился крошечный огонёк. Человек, которому не всё равно.
Дорога домой пролетела в попытках стряхнуть с себя липкую паутину