— Погоди, что? Ты ушёл? Но как? Почему? — Удивление Итана показалось Роану искренним.
— Я всё объясню, но после того, как ты организуешь мне встречу с мексиканцами. Мне больше некого просить об этом. — Роан вздохнул, ему хотелось сдохнуть, но он не мог позволить себе расклеиться. Не раньше, чем отомстит за детей.
— Я постараюсь. Перезвоню. — Итан отключился, а через два часа перезвонил и сообщил, что завтра в восемь Мигель и Себастьян будут в том же баре, где они встретились впервые.
Следующим вечером Роан собрался с духом и отправился в бар. Мексиканцы сидели за угловым столом, в самом уединённом месте. Они не сразу заметили Роана, а когда заметили, было уже поздно, потому что он смотрел прямо на них.
Себастьян схватился за бок, там, где в кобуре под рубашкой крепился пистолет.
— Я пришёл поговорить. — Роан выставил руки ладонями вперёд, показывая, что безоружен.
— Говори. — Мигель отодвинулся, уступая ему место за столом рядом. — Только тихо, иначе нам придётся завалить всех свидетелей. — Он усмехнулся, демонстрируя чуть выпирающие зубы.
— Мой дом сгорел… — начал Роан.
— Сочувствуем, док. А мы тут при чём? — Себастьян смотрел поверх его головы.
— Вас видели рядом с моим домом в день поджога. — Роан решил блефовать.
— Ты ничего не сможешь доказать: наши друзья из полиции уже позаботились обо всём. — Себастьян допил пиво одним глотком и с силой ударил стаканом по столу. Роан и раньше догадывался, почему дело вели из рук вон плохо и пытались всё свалить на него, теперь сомнений и вовсе не оставалось.
— Я услышал, что хотел. — Роан поднялся, чтобы уйти.
— Послушай, это была ошибка. — Мигель тоже встал. — Ты же начал с нами работать, чтобы построить дом. Мы думали: лишишься дома — нужен будет новый, появится стимул ещё поработать. Мы не знали, что твоя семья дома, клянусь. — Он поймал осуждающий взгляд Себастьяна, замолчал и сел на место.
— Не вздумай болтать, или мы закончим начатое. Как там Натали? А? — Себастьян подмигнул Роану, но он не ответил на провокацию. Проглотил свою злость и вышел из бара.
Медальон Мигеля Роан оставил себе, он стал его талисманом мести. Каждый день маленький кусок металла будет напоминать ему, зачем он до сих пор топчет эту землю, если его детей уже нет. Сжимая медальон до тех пор, пока он не впитает всю его боль и скорбь, пока не накалится добела, как его сердце, Роан шёл переулками в сторону дома и планировал убийство — представлял, как стекленеют глаза мексиканцев, как отчаянно они пытаются сделать последний вдох, как отправляются к дьяволу. Потому что в раю таким не место. Нельзя годами губить жизни людей, сжигать детей и оказаться у райских ворот. С первого дня работы на Габриэля для них уже был уготован котёл. Точно такой же котёл ждал и его самого, потому что он был ничем не лучше. Он продал свою душу за блестящую монету, предал семью, когда принял неверное решение.
Утром Роану позвонили из больницы и сообщили, что Натали пришла в себя. Он собрался за считаные секунды и уже через двадцать минут стоял у дверей её палаты, не решаясь войти. Что он ей скажет? Как посмотрит в глаза? Сказали ли ей врачи, что их детей больше нет? Сердце бешено стучало в груди, кровь пульсировала в ушах, заглушая все посторонние звуки. Окно её палаты было закрыто жалюзи, так что он не видел, есть ли кто-то внутри. Поэтому он приложил ухо к двери, чтобы расслышать голоса, но вместо этого услышал приближающиеся шаги и едва успел отскочить, пока его не ударило дверью.
— Вы, наверное, Роан Хьюз? — Женщина сочувствующе улыбнулась. — Меня зовут Стелла Маккензи, я психотерапевт. — Она протянула ему свою визитку. — То, что вы сейчас переживаете, никто не должен переживать в одиночку. Позвоните мне, я помогу, это бесплатно.
— Спасибо. — Роан слегка растерялся от такого напора. — Подскажите. Моя жена. Ей уже сказали…
— Это не потребовалось, единственное, что помнит ваша жена, — это момент гибели детей. Она не помнит своего имени, не помнит, где жила и была ли замужем. Помнит только, как горели её дети. Простите, что говорю всё это, но мне кажется, что вам лучше подготовиться к разговору с ней. — Стелла вздохнула.
— Память восстановится? — спросил Роан, ему было страшно от того, что Натали застряла в самом кошмарном моменте её жизни.
— Я не могу дать никаких гарантий. Обычно защитная функция психики срабатывает иначе, она блокирует травмирующее воспоминание, а тут блокировалось всё остальное. В моей практике такого ещё не случалось. Мне нужно будет посоветоваться с коллегами. Я сообщу вам, как только что-то смогу выяснить. Хорошо? — Она посмотрела ему в глаза, отчего Роану стало стыдно, ведь это он был всему виной.
— Спасибо. Можно к ней? — глухо поинтересовался он.
— Там сейчас врач, но вам лучше поговорить в его присутствии для начала. Держитесь. Будет сложно.
Проводив взглядом психотерапевта, Роан ещё долго стоял, прижавшись лбом к двери и не решаясь войти внутрь. Сейчас ему требовалось даже больше смелости, чем для разговора с мексиканцами, ведь ему предстояло взглянуть в лицо женщины, которую он любил больше самой жизни. Женщины, подарившей ему детей, которых она лишилась из-за его глупости и жадности. Ещё никого и никогда деньги, добытые незаконным путём, не сделали счастливыми, так почему же он решил, что их семья станет исключением? Идиот. Роан глубоко вздохнул и потянул дверь на себя.
Возле кровати Натали стоял молодой врач, он настраивал аппараты, тогда как сама Нат смотрела в потолок. От ожогов её губы не закрывались, оттого казалось, будто она хочет что-то сказать.
— Здравствуйте, мистер Хьюз, — поприветствовал его доктор.
Роан кивнул и молча подошёл ближе, нужно было что-то сказать, но он не мог. Слова застряли в горле. Натали перевела взгляд на него, в её глазах застыли слёзы. Теперь, когда её изрытая огнём кожа натянулась, глаза стали казаться ещё больше, а губы перестали смыкаться. Половина её лица почти не изменилась, но другая половина всегда будет напоминать и ей, и ему, какую цену пришлось заплатить за его ошибку.
— Мои дети, — хрипло прошептала она и протянула ему худую, обгоревшую, будто слепленную из пластилина руку. Её пальцы дрожали.
— Прости меня. — Роан упал на колени перед кроватью, взял в руки её перебинтованную ладонь и поцеловал. Прижался к ней лбом. — Это я во