— А, так я ее знаю. Бывал на ее выступлениях. Очень красивая. И поет очень красиво. Но постой, она лет на пятнадцать его старше.
— Если не больше. Но разве это помеха для любви? Она действительно красива и поет волшебно.
— Но разве Мяо Ронг сюда для этого приехал?
— Получается, для этого. Конфуций сказал: «Я еще не встречал человека, который любил бы добродетель так же сильно, как любят женскую красоту».
В зале продолжалась лингвистическая конференция. Снова выступал Мао Цзэдун:
— Предлагаю выбрать председателем съезда представителя пекинской делегации Чжана Готао, а секретарем — представителя от Токио Чжоу Фохая.
— Обоим по двадцать с небольшим, — возразил Ли Дачжао. — У нас есть делегаты постарше — Дун Биу, Хэ Шухэн... Конфуций учит всегда отдавать предпочтение старшим.
Шанхаец Ли Дачжао считался в зарождавшемся китайском коммунистическом движении одним из бесспорных лидеров, и к его мнению принято было прислушиваться, но тут вдруг второй делегат от Шанхая, молодой богач Ли Ханьцзюнь дерзко возразил ему:
— Мы с порога отметаем устаревшие догмы Конфуция! Да и ты, Ли Дачжао, насколько мне помнится, в своих статьях развенчиваешь Конфуция как философа тирании.
Ли Ханьцзюня поддержал Чэнь Таньцю:
— Слушаясь его заветов, Китай соблюдал покорность и попал в зависимость от иностранцев.
Неожиданно на сторону молодых встал Усатый:
— И вправду, наша молодежь сейчас очень хороша!
— Кто за выдвинутые мной кандидатуры? — громко спросил Мао.
Все подняли руки. Кроме Ли Дачжао.
— Почти единогласно, — обрадованно произнес Мао.
— Предлагаю избрать не одного, а двух секретарей, — продолжил развивать успех Усатый Хэ. — И вторым — Мао Цзэдуна. Кто за?
Снова все подняли руки. Кроме Ли Дачжао. Но, посмотрев на всех, он тоже на сей раз позволил своей руке устремиться вверх. И потом стал смущенно накручивать усы, которые у него были еще пышнее, чем у Хэ Шухэна.
— Мао так Мао. Кстати, очень хороший поэт, — бормотал он.
Перед входом в здание Го и Мин продолжали неспешно беседовать:
— Как думаешь, Конфуций, чья линия сегодня одолеет? Мао Цзэдуна или Ли Дачжао?
— Я за Ли Дачжао. Он конфуцианец. И он — сторонник Ленина, — без тени сомнений откликнулся Мин Ли.
— А я за Мао Цзэдуна. Он — сторонник Китая! — с вызовом возразил Го Лиан.
В зале продолжали решаться отнюдь не лингвистические дела. Теперь все сидели на стульях, а Чжан, Чжоу и Мао — отдельно за столом. Чжан руководил съездом, а Мао и Чжоу записывали.
— Переходим к первому, и главному вопросу, — взволнованным голосом произнес Чжан и важным взором обвел всех собравшихся. Наступила благоговейная тишина. — Кто за то, чтобы сегодня и сейчас мы провозгласили создание Гунчаньдана — единой Коммунистической партии Китая?
Все до единого делегаты подняли руки.
— Единогласно! — воскликнул Мао.
— Поздравляю! — выдохнул Чжан. — С этого момента начинается история нашей партии!
Все в зале дружно захлопали в ладоши.
Тем временем перед зданием женского общежития наконец-то появился заспанный и взъерошенный Ронг, который не был делегатом, а таким же, как Го Лиан и Мин Ли, одним из рядовых организаторов Первого съезда компартии Китая.
— А вот и наш тигреночек! — засмеялся Го. — Как спалось в объятиях влажного жасмина?
— Не сыро? — съязвил Конфуций.
— Песенками не замучила?
— Напрасно веселитесь, — сердито ответил Ронг. — Я не зря припозднился. Мне удалось подслушать разговор двух шпиков. Наша научная конференция кажется им подозрительной. Кстати, вон и они.
Ронг кивнул в сторону улицы, на которой появились два шпика. Они остановились, стали прикуривать. С подозрением посмотрели на здание общежития.
— Надо сообщить об этом, — сказал Мин. Он помчался внутрь здания, вбежал в общий зал и сделал знак Мао Цзэдуну — ударил ребром правой ладони свою левую руку, как бы перерубая ее.
Увидев сигнал, Мао немедленно воззвал:
— Предлагаю вернуться к обсуждению лингвистических вопросов. У нас есть докладчик — Лю Жэньцзин. Пожалуйста, Лю.
И Книжный Червь неспешно принялся читать заготовленную заранее статью из малотиражного журнальчика «Родной иероглиф».
* * *
Солнце клонилось к закату, озаряя розовыми и оранжевыми красками сказочно красивые виды окрестностей горы Шэ. По реке в широкой лодке, любуясь закатом, плыли Мао, Хэ, Сневлит и Никольский, Мин налегал на весла, а Ронг переводил гостям с китайского на французский.
— Скажи, что все в порядке, — сказал Мао. — К счастью, среди делегатов есть один богач. Ли Ханьцзюнь, делегат от шанхайской организации. Он приходится младшим братом Лю Шучэну, одному из богатейших людей в Шанхае. И сам очень богат. В прошлом году Ли Ханьцзюнь построил новый особняк в Хуанпи Нан Лу. Это неподалеку от гимназии, в которой мы провели первое заседание. Ли Ханьцзюнь любезно предложил съезду переместиться туда. В его владения никакие шпики не сунутся.
Ронг перевел сказанное Мао, а Сневлит перевел Никольскому на немецкий, сильно укоротив информацию:
— Съезд перемещается в более надежное место, в какой-то богатый особняк.
— Ну и прекрасно! — отозвался гость из Советской России, встал, расправил плечи, любуясь красотами горы Шэ. Произнес по-русски: — Красота-то какая!
Мао и Хэ, отвернувшись от Сневлита и Никольского, смотрели на гору Шэ.
— Вот проныра этот Ли Ханьцзюнь! — усмехнулся Усатый. — Представитель богатой буржуазии в коммунистическом движении.
— Зато дом у него куда более надежный, чем выискала жена Ли Дачжао, — произнес Мао. — Не могла сразу обратиться к Ли Ханьцзюню!
Ронг, которому больше не надо было переводить, лег боком на край лодки, смотрел в воду, опустил в нее руку, наблюдал, как струи воды обтекают его кисть, и в голове его звучал голос поющей Лули.
— Струи любви... — произнес влюбленный юноша мечтательно.
— Что, дружок, уже скучаешь по своей певичке? — отдыхая от весел, спросил Конфуций.
— Нет. Не по ней. По той, кого еще не встретил, — вдруг неожиданно даже для самого себя признался Тигренок.
— «Скучаю по той, кого еще не встретил». Красиво сказано, Мяо Ронг! — похвалил поэт и задумчиво стал снова долго смотреть на гору Шэ. — Как пленителен наш Китай на закате! Гора Шэ... Изящная, словно молодая красавица...
Усатый хотел было попросить друга, чтобы тот прочел какое-нибудь из своих стихотворений, но Мао сам стал читать в своей певучей манере:
Горы!
Их вершины вонзились в