И оно отдавалось внутри меня гулким биением моего сердца.
Я закрыла глаза. Мне казалось, что я сейчас сойду с ума от близости его тела.
Нет… Я не больна. Может быть, немного сошла с ума. Ведь кто в здравом уме будет испытывать такое желание к тому, кто дарит страшные подарки, переписавшие мою реальность?
Я знала, чувствовала, что он опасен. Но он — единственный, кто услышал мои слёзы и убил тех, кто рано или поздно убил бы меня…
Теперь мои чувства пугали меня больше, чем он. Нельзя испытывать желание к убийце. Нельзя играть с ним в его игры.
Мои губы сами раскрылись, словно я хочу что-то спросить. Но не смогла произнести ни слова.
Сейчас мне казалось, что я флиртую с собственной смертью. И это неправильно…
Но тело не хотело, чтобы он останавливался, хотя разум твердит мне совершенно иное!
Его рука коснулась моих волос. Едва-едва, но я почувствовала её, и внутри моё желание усилилось. Мне безумно нравилось то, что рука, которая так жестоко отняла две жизни, сейчас гладит меня с такой нежностью.
— Тебе понравился мой подарок? — прошептал он, склонившись к моему уху.
Я не чувствовала его дыхания. Оно оставалось в маске. Но его голос завораживал.
Я понимала, что не могу сказать: «Да!». Это было бы чудовищно и… и неправильно. Но если я скажу «нет», это будет ложью.
Глава 16
Я потерялась в собственных мыслях.
«Это — часть игры, не так ли?»
От переживаний я попыталась сглотнуть, но у меня ничего не вышло. Если я скажу «нет», что тогда будет? Он расстроится, разочаруется и… убьет меня?
Но я должна сказать «нет».
А что он хочет услышать?
Я поймала себя на том, что сейчас я панически пытаюсь угадать его мысли. И даже представить не могу, о чем он думает сейчас.
Внезапная краска залила мое лицо. Я не могла ничего сказать. А потом решила сказать правду.
— Да, — едва слышно, одними губами прошептала я.
Слово получилось похожим на выдох. Я закрыла глаза, пытаясь осознать, что только что сказала.
Маска замерла, а я услышала шелест приглушенного дыхания.
Я осознавала инстинктивное желание угодить ему.
— Теперь ты свободна, — послышался шелест его зловещего голоса на ухо. — Что ты будешь делать со своей свободой?
Вопрос застал меня врасплох. Я еще даже не думала.
— Я… — прошептала я. — Я еще не поняла, что я свободна… Мне нужно время… Чтобы это понять…
— Хорошая девочка, — услышала я тихий низкий хриплый голос совсем близко. Я чувствовала, как его бедра случайно или нарочно подались вперед, прикоснувшись ко мной.
Его рука легла на мое лицо, а я почувствовала, как боль обжигает мои губы, а по ним растекается снежный узор. Его рука лежала на моей щеке, а большой палец коснулся моих губ, проводя по ним медленную обжигающую линию и замирая в уголке моего рта.
Сложно было описать, что случилось с моим телом после его слов и после этого прикосновения. Я задрожала. Воздуха стало не хватать. Я начала задыхаться. Моя коленка задрожала. И снова это чувство внизу живота, словно страх переплетается с возбуждением.
«Хорошая девочка…» — эхом разносился его голос.
И каждая клетка моего тела отзывалась на его зловещий шепот.
Его рука медленно исчезла. Но я все еще чувствовала призрак ее прикосновения. На своей щеке, на своих губах, на своей шее.
Я стояла, боясь пошевелиться. Потом зажмурилась. Когда я открыла глаза, его не было в комнате. Иней уже таял на стекле, стекая каплями вниз.
Я посмотрела на свою шею, на свои губы, покрытые красивой изморозью. Там все еще был этот болезненный, чувственный узор, словно единственное напоминание о том чудовище, которое стояло за моей спиной.
Прикоснувшись пальцами к своей коже, я почувствовала легкую обжигающую боль. Мой палец скользнул по узору, и боль напомнила мне, что я жива.
Да, я жива.
Но вот вопрос. Надолго ли?
Глава 17. Он
Когда Лизетта вышла из дома и направилась к карете, я оказался быстрее, быстро и бесшумно вытащив ее из кареты, зажав ей рот. Кучер не заметил. Пустая карета тронулась и направилась к воротам.
— Ммм… — жалобно промычала Лизетта в мою руку, икая от ужаса.
— Ты — подарок для моей девочки, — прошептал я, склонившись к ее уху. — Представляешь, как она обрадуется, увидев твое мертвое тело?
Ее удивленные глаза расширились от ужаса. Она пискнула, как котенок, и только потом осознала, что случилось секундой ранее и почему мой нож в крови.
Ее пальцы разжались, документы выпали из ее рук.
Я смотрел на ее лицо, видя сережки моей девочки, сверкающие в ее ушах. Я сорвал их.
— Ты ведь знаешь, что это принадлежит моей девочке, — прошептал я. — Ты недостойна их носить.
Лизетта рухнула на снег, когда я разжал руку, удерживающую ее.
Разве это подарок? Нет. Это не подарок должен быть красивым. Он же для нее…
Я вспомнил, как ждал. Ждал, когда моя девочка получит записку.
В тот момент, когда она вышла вместе с мужем, я стоял и следил за ней. Ловил каждое движение. Удивление. Страх.
Неужели не понравилось?
И тут я услышал, как меняется ее голос. В нем нет ужаса. В нем едва слышное восхищение и сила. В этот момент она почувствовала, что за ее спиной стою я.
Она стояла, дрожала, постоянно смотрела по сторонам. Моя девочка искала меня. И я решил позволить ей меня найти.
Я пожирал ее взглядом. Я хотел всё.
Её дрожь.
Ее дыхание.
Даже кровь на ее губах, когда муж ее ударил.
Подожди, моя девочка. Просто подожди немного. Я знаю, что подарю тебе завтра. Я заставлю его просить прощения.
Я вдохнул морозный воздух и вспомнил, как она стояла у окна в этой уродливой рубашке, босая, волосы собраны в косу, всё в ней — как вызов — я забыл, зачем пришёл.
Я хотел взять её.
Не с нежностью.
Не с лаской.
Силой.
Сорвать с неё всё. Разорвать эту уродливую рубашку. Сжать её горло, чтобы она не могла дышать — только от меня.
Я хотел, чтобы она забыла, что у неё есть разум. Пусть корчится, пусть плачет, пусть умоляет.
Но пусть перестанет быть куклой с равнодушными уставшими глазами.