Это было прикосновение его желания, его власти, его магии.
Как будто он вложил в этот поцелуй всю свою страсть.
— Какая же ты сладкая, — обожгло мою кожу дыхание холода.
Я закусила губу, чтобы не застонать.
Я чувствовала, как он вдыхает запах моей кожи, словно дикий зверь обнюхивает меня. Я слышала его хрипловатый выдох, от которого у меня задрожали кончики пальцев.
Чувства обострились до предела.
И я почувствовала, как дыхание отдаляется.
Я слышала его шаги.
Он отступил. На шаг. На два. На три.
В комнате стало тихо.
Он исчез.
Я осталась стоять, полуобнажённая, с платьем на талии, с инеем на коже, с его запахом в лёгких.
И сейчас я начала дышать. Ловила ртом воздух, делая глубокие вдохи. Голова закружилась, я покачнулась и оперлась рукой на трюмо.
Я подняла голову и посмотрела себе в глаза. Волосы прикрывали бледность лица, но в глазах — тьма.
Я не просто позволила ему войти в комнату.
Я только что чуть не позволила ему войти в свою душу.
Спрятав лицо в руках, я попыталась перестать думать о нем. Но это казалось невозможным.
Мне захотелось прижаться к нему всем телом, почувствовать его всем телом, сдвинуть маску и… прикоснуться к его губам. Увидеть его лицо. Настоящее, а не оскал маски.
Я застыла, словно погружаясь в эту фантазию. Она завораживала.
Осторожно сдвинув корсет платья, я увидела узоры на шее и груди. Словно белое кружево.
Красиво и больно.
Но от прикосновения к узору я чувствовала, что живая.
Я сняла платье и облачилась в ночную рубашку. Ткань казалась грубой, раздражающей, ворот слишком тугим, словно ошейник, который сдерживает душу, мечтающую вырваться из-под этого скромного безобразия.
Я дернула за колокольчик, терпеливо ожидая, когда прибежит горничная.
— Да, мадам, — кротко кивнула она, заходя в комнату.
— Принеси мне… горячий чай и… — я на мгновенье остановилась. — Журнал одежды для женщин. Я бы хотела завтра отправить кого-то в город, чтобы он купил мне все необходимое.
Служанка исчезла за дверью.
Я не хочу спать в этой рубашке примерной жены, которая так же неудобна, как и роль примерной супруги!
Журнал лег мне на одеяло, а я выбрала несколько красивых ночных рубашек, приказав завтра же утром отправить слугу за ними.
Чай обжигал, а я пыталась согреть свою душу и мысли, понимая, что это — ненормально. Ненормально сводить колени под одеялом, думая про убийцу в маске.
— Ты больная женщина, — шептала я сама себе.
Мне принесли ужин, а я думала о том, как я не хочу проводить этот Черный Бал. Но — это дань традиции! И он должен быть обязательно.
С этой мыслью я почувствовала, как меня просто отрубает. Буквально! Словно кто-то выключил мое тело.
Я посмотрела на кружку с чаем, потом на кровать, до которой оставалось шагов пять.
Я сделала шаг, а потом услышала звук падающего тела. Последнее, что меркло перед моими глазами — потолок.
Лиор… Отравил… меня….
Глава 42
— Давай, — послышался нетерпеливый мужской голос, грубый, как наждачная бумага, и чужая рука рванула на мне рубашку.
Ткань, тонкая, как паутина, не выдержала и разорвалась с треском, обнажив плечо.
— Не упрямься… Не захотела по-хорошему… А ты красивая… Я думал, что ты совсем убожество, а ты еще и красавица…
До меня дошел смысл этих слов.
Холодный ужас пронзил меня, как ледяной нож. Я открыла глаза, и мир сузился до пахнущей пылью подушки, в которую вжали моё лицо.
Чужой вес давил на спину, на руки…
Руки были связаны за спиной, веревка жгуче врезалась в кожу, обещая синяки. Я попыталась резко обернуться, но чья-то ладонь, влажная от пота, вдавила мою голову в подушку так, что воздух перестал поступать в легкие. Я задергалась, слыша хриплое, животное сопение над собой. И только сейчас поняла: я не просто в опасности.
Я — трофей.
Я открыла глаза и почувствовала, что лежу лицом в подушке, а мою рубашку пытаются задрать. Я попыталась резко обернуться, но мою голову тут же вжали рукой в подушку так, что мне стало тяжело дышать.
Я задергалась, слыша мужское сопение. И только сейчас поняла, что мои руки связаны за спиной.
— Не бойся, — слышала я сбивчивый шепот, пропитанный запахом вина и пота. — Я на тебе женюсь… Позора не будет… Все будет хорошо… Будет красивая свадьба… А пока что потерпи…
— Ы-ы-ы-ф! — заорала я в подушку, пытаясь извиваться, как гусеница, и брыкаясь ногами. Проклятая сорочка! Я как конь стреноженный!
Отвратительный, чужой сладковатый аромат парфюма, смешанный с запахом алкоголя, вызвал тошноту.
— Лауд! Я говорил тебе связать ноги, — прошипел сквозь зубы незнакомый голос. — Неси еще ремень! Надо что-то с ее ногами делать! Видишь, как брыкается!
— Тише, — послышался шепот, а на меня снова дохнуло вином. — Ты только подумай, какие красивые детки у нас будут…
— Лауд! — яростно зашипел голос, а я почувствовала холод. — Ремень! Ты что там возишься?!
Внезапно я услышала кашель над собой. Глухой, сиплый хрип, словно кому-то не хватает воздуха. Затем — резкий, хрустящий звук, как будто кто-то сжал в руке сухую ветку.
Тяжесть на мне исчезла. Тело с грохотом упало на пол, и я, задыхаясь, попыталась сесть, чувствуя, как сердце колотится в груди, как будто хочет вырваться наружу.
И тогда я увидела его.
Убийца стоял у кровати, высокий, темный, как тень, которая вышла из самого мрака. Его маска была чернее ночи, а глаза — льдисто-серые, почти прозрачные, светились холодным, безжалостным светом. В его руке он сжимал не нож, а кожаный ремень, видимо, тот самый, которым должны были связать мои ноги.
— Тише, — властно произнес он, дернув поводок вверх.
Перед кроватью на коленях стоял… виконт. Растрепанный, тяжело дышащий, с расстёгнутым камзолом, который теперь казался ему слишком тесным. Он зверски кашлял, его шея была сжата поводком, как удавкой, и каждое движение вызывало боль.
Позади Убийцы я увидела еще одно тело. Оно лежало, стыдливо прячась за креслом, так что мне были видны только старые, потертые кожаные сапоги на шнуровке. Они были