— Мадам, — прошептал Лиор, протягивая ко мне руку.
— Уходите, — отвернулась я. — Оставьте меня одну. Я сейчас никого не хочу видеть…
Я услышала за спиной шаги и легкий скрип приоткрывающейся двери.
— Мадам, если вы захотите, чтобы вас кто-то выслушал… Если вам нужна поддержка, — начал голос Лиора, а я поморщилась. — Вы можете позвать меня…
Тишина. Я просто ничего не ответила.
Дверь мягко закрылась, словно боясь потревожить мои мысли.
Дворецкий принес обед. Я поела совсем чуть-чуть. Больше не хотелось.
— Зал уже украшен. На приглашения уже ответили. Я бы хотел утвердить с вами меню…
— Полагаюсь на ваш вкус, — кивнула я.
— Как скажете, — кивнул дворецкий, а мне было откровенно все равно, что будут есть гости на этом балу. Сейчас сердце замирало, прислушиваясь к тишине.
Я ждала, когда он придет. Мучительные минуты складывались в часы. Когда служанка унесла почти нетронутый ужин, я взяла в руки тонкую ночную рубашку и прижала ее к груди.
Мой взгляд скользил по зеркалу, чтобы увидеть знакомый узор. Время было уже за полночь, а я свернулась в кресле в тонкой рубашке и ждала.
Тишина.
Я сидела перед зеркалом, глядя на своё отражение. Оно казалось мне чужим — слишком бледным, слишком напряжённым, слишком… живым.
Тонкая ночная рубашка цвета тумана на рассвете была единственным, что скрывало мою кожу. Я медленно провела ладонью по плечу, вспоминая его прикосновение. Не перчатку — нет. Его пальцы. Холодные, сильные, жадные. Как они касались моей шеи, оставляя после себя узоры изморози, словно вырезали моё имя.
Я встала, подняла руки и начала расшнуровывать завязки у горловины. Медленно. Каждый узелок — как воспоминание. Первый — это когда он впервые вошёл в мою комнату, а я не могла пошевелиться от страха… и желания. Второй — когда его губы коснулись моего плеча, и я замерла, забыв, как дышать. Третий — когда он сказал: «Я одержим тобой» — и я поняла, что это больше, чем любовь. Это мое проклятие.
Рубашка сползла с одного плеча. Потом с другого. Я позволила ей соскользнуть вниз, по бёдрам, по ногам, пока она не легла у моих ступней, как белая полоса снега.
Я стояла обнажённой перед зеркалом. Голой. Открытой. Преданной.
И всё ещё одна.
Я провела рукой по животу, вспоминая, как его ладонь накрывала меня там, где сердце бьётся быстрее всего. Как он сжимал, как учил моё тело отвечать ему. Как боль смешивалась с жаром, и я уже не могла отличить одно от другого.
Я закрыла глаза. Перед внутренним взором возник его образ — высокий, в плаще, с маской, сквозь которую сверкали льдистые глаза. Его рука на ремне. Его голос, хриплый, как шёпот дьявола: «Это может быть больно…»
Я хотела, чтобы он был здесь. Хотела, чтобы он увидел меня. Такой. Без защиты. Без стыда. Без страха.
Я хотела, чтобы он прикоснулся ко мне. Чтобы снова покрыл мою кожу инеем. Чтобы сжал горло. Чтобы заставил меня задыхаться от его имени.
Но зеркало оставалось чистым. Ни трещин. Ни узоров. Ни следа его присутствия.
Он не пришёл.
Я открыла глаза. В них — не разочарование. А что-то глубже. Что-то темнее. Понимание.
Он наблюдает. Он всегда наблюдает. Но сегодня он решил не показываться. Сегодня он хочет, чтобы я призналась себе в том, чего хочу на самом деле. Чтобы я сняла не только рубашку, но и последнюю маску. Маску “приличной женщины”.
И сняла ее вместе с рубашкой, оставив лежать на полу.
Я подошла к кровати. Лёгкие шаги по холодному полу. Я опустилась на край, чувствуя, как простыни цепляются за мою кожу, как будто пытаются удержать тепло, которое он забирает.
Я легла. Запрокинула голову. Глаза устремились к потолку, но видели только его.
Его силуэт в аллее. Его руку, проводящую по воздуху. Его палец, который касается своих губ, как будто целует меня.
Я не накрылась одеялом. Оставила себя открытой. Обнажённой.
Пусть знает, что я жду. Не света. Не тепла. Не исцеления.
Я жду его. Свою тьму. Свой кошмар. Свою истину.
Тьму, которая не отдаст правосудию.
Тьму, которая наказывает сама.
Глава 67
Она спала.
Мой взгляд скользил по ней — медленно, словно лезвие ножа.
Изгибы ее обнаженного тела вырезаны самой природой для того, чтобы я коснулся их губами. Каждая кость, каждый изгиб, каждая впадина — как карта, которую я знал наизусть.
Я знал, где её кожа тоньше, нежнее, чувствительней. Я знал, как она дрожит, когда я дышу рядом. Я видел, как её грудь поднимается — не от страха, а от дыхания. Медленно. Глубоко. Как будто она вдыхает меня, даже во сне.
Я видел, как моя тень ложится на ее бедра, как прикосновение тьмы.
Мои пальцы сжались. Кожа на руках потрескалась от напряжения. Я хотел — всё. Не просто прикоснуться. Не просто сжать. Не просто взять.
Я хотел вдохнуть её.
Я хотел, чтобы моё дыхание стало её дыханием. Чтобы мои руки сжимали её грудь, чтобы мои бёдра прижимали ее к кровати, чтобы мои губы поглотили каждый её стон, прежде чем он вырвется из её горла.
Я хотел, чтобы она проснулась — не от боли, не от страха — а от того, что я стал её воздухом. Её кровью. Её сном. Её желанием.
Она перевернулась.
Одна нога скользнула вниз, обнажая внутреннюю сторону бедра — тонкую, нежную, как лепесток розы.
Я хотел, чтобы она дрожала от того, что я больше не человек. Я — жажда. Я — голод. Я — ледяной вихрь, который не может дышать, пока не поглотит её.
Я шагнул вперёд.
Один шаг.
И тут — она вздохнула.
Тихо. Безмятежно. Как будто во сне вспомнила, что я — её тьма. Что я — её одержимость. Что я — её единственный.
И в этом вздохе — не было страха.
Была надежда.
Она ждала меня.
Но сегодня я не приду.
Пусть не ждет.
Я не хочу быть любовником при хорошем и добром муже, который спит в своей спальне, не подозревая, от чего стонет его жена в своей постели.
Это унизительно для меня.
Так что выбирай, малышка. Или он, или я. И я посмотрю, как ты ищешь глазами мой взгляд на Черном Балу.
И ты будешь