Артём Сергеевич молчал, и я прямо чувствовал, как шестеренки в его голове прокручиваются с натугой и скрипом. На такое откровение от индуса он точно не рассчитывал. А вот я точно знал, что он хотел этим сказать.
— Допустим… — с огромным нежеланием выдавил он. — Допустим, это так. Мы все — какие-то функции. А что не так со Стариком? Э-э-э… — смутился комитетчик. — Простите, Илья Данилович, но проходите у нас под псевдонимом «Старик».
— Да. Не — всё нормально, сынок! — отмахнулся я. — Я действительно стар, даже, как говорили некоторые — суперстар. Так чего мне обижаться? Можешь так меня дальше и называть.
— Действительно, — поддержал его Артём Сергеевич, — таким возрастом по праву гордиться можно! Эх, мне бы с такой работой до полтинника дотянуть… Так что не так с нашим Стариком? — вновь вернулся он к своему вопросу, пока остающемуся без ответа.
— Он — необычайно сильный источник… энтропии, — подобрал слово Гуруджи.
— А по-русски? — попросил его комитетчик. — А то я с физикой со школьной скамьи не дружу — поэтому в силовики и пошел.
— Хаос, — произнес, не задумываясь индус. — Грубая сила, которая раскачивает нашу реальность. Он самим своим существованием обнажает те самые швы. Он — напоминание о том, что наш мир иллюзорен и ненадёжен. И система, наша «общая Матрица», стремится либо ассимилировать такой элемент, либо аннигилировать, либо удалить из системы — вытолкнуть его во вне. Что, собственно, и произошло на реке.
В комнате снова воцарилась тишина. Даже кот проснулся и с любопытством посмотрел на Гуруджи. Артём Сергеевич тяжело дышал, переваривая услышанное.
— И это всё?
Гуруджи отрицательно мотнул головой:
— Нет.
— Вот тля! А еще чего с ним не так?
— Помимо того, что именно Старик вносит Хаос в систему, — продолжил садху, — стабильность нашего мира тоже зависит именно от него.
— Как так? — озадачился Артём Сергеевич, у которого от рассуждений индуса уже голова распухла как воздушный шар.
— Те чувства, которые преобладают в нем в конкретный момент — вносят либо гармонию в наш мир, делая его стабильнее, либо — дисгармонию, разрушая его. Он — одновременно и болезнь, и лекарство. И угроза, и гарант существования. Система не может его просто «удалить», потому что без него она коллапсирует. Но и терпеть не может, потому что он постоянно нарушает её стройные правила.
Артём Сергеевич смотрел на Гуруджи, и я видел, как в его глазах борются скептицизм силовика и холодный ужас от осознания, что это может быть правдой. Видимо, что-то, случившееся в прошлом, заставило силовика всецело доверять словам босоного индуса.
— То есть… Старик… Илья Данилович… — ФСБешник с трудом подбирал слова, — это что-то вроде… краеугольного камня нашего мира? Который, то выбивают, то вставляют на место?
— Нет, — вновь качнул головой Гуруджи. — Камень — он пассивный. Старик же — активная сила. Он не просто «лежит» в основании. Он постоянно творит это основание заново. Каждым своим вздохом, каждой своей мыслью. Он, как живой бог в мире, который забыл богов. Или живой дьявол. Смотря, какое у него сегодня настроение.
В комнате снова повисла тишина, на этот раз тягучая и звенящая, как натянутая струна. Даже тиканье часов на стене звучало как отсчёт последних секунд до чего-то неминуемого.
— И что же мне со всем этим делать? — наконец выдохнул майор, и в его голосе впервые за всё время прозвучала почти беспомощная растерянность.
Гуруджи грустно улыбнулся:
— Ничего. Вы сможете успокоить разбушевавшийся ураган? Или извергающийся вулкан? Вы можете только ждать и надеяться, что он сам исчерпает свою силу.
Он перевёл взгляд на меня, и его тёмные глаза стали бездонными.
— А лучше всего — найти причину его боли. И исцелить её. Потому что пока он страдает — страдает и весь наш мир.
Артём Сергеевич молчал, и я видел, как его практичный, вышколенный служебными инструкциями ум отчаянно пытался переработать всю эту противоречивую информацию в какой-то понятный ему алгоритм действий. Слово «боль» он явно воспринял как нечто более осязаемое.
— Боль? Какая боль? У него что-то болит? Медики ничего не находили, — заговорил он быстро, по-деловому. — Если это что-то физическое, мы можем предоставить лучших специалистов, лучшее лечение. Клиника в Швейцарии, если нужно — я могу договориться…
Гуруджи с тихой печалью посмотрел на него, как учитель на упорного, но невероятно ограниченного ученика.
— Речь не о телесной боли. Речь о ране, которая у него здесь, — он мягко прикоснулся пальцами к своей груди в области сердца. — Однажды мир причинил ему такую боль, что он перестал с ним резонировать. Он отшатнулся от реальности, и реальность отшатнулась от него. Эта трещина в его душе и стала тем самым швом, который расходится. Он не верит в прочность этого мира, и мир вокруг него отвечает ему тем же.
Я видел, как взгляд майора стал остекленевшим. Психика силовика, столкнувшись с непосильной задачей, начала уходить в глухую оборону. Он медленно поднялся с кресла, поправил пиджак и одним глотком допил остатки вискаря в стакане.
— Я… Благодарю за информацию, — его голос снова стал металлическим и безличным. — но объясните мне еще один момент… — Неожиданно зазвонил сотовый телефон в его кармане. Артем Сергеевич вытащил его и бросил взгляд на светящийся экран. — Извините — очень важный звонок… — Он кивком головы указал на дверь и направился к выходу, двигаясь чуть более механически, чем обычно. Видимо, не хотел, чтобы мы услышали, о чём он будет говорить.
Дверь за ним закрылась, а в комнате остались я, Гуруджи и кот, снова устроившийся клубком на своём месте.
— Думаешь, он что-то понял? — тихо спросил я.
Гуруджи вздохнул и закрыл глаза, вновь замерев в неподвижности.
— Он понял ровно столько, сколько его разум смог вместить, не сломавшись. Остальное… остальное он просто отложил в ту самую «папку», что помечена титром «Необъяснимое». Рано или поздно эта папка откроется вновь. — И он окончательно замолчал, отъехав в какие-то только ему ведомые дали.
Вот ля, и откуда он только всё это знает⁈ Ведь он, едва ли не слово в слово, повторил всё, о чём мы беседовали с Ягой. Как у него это получается? Из какого источника он черпает эту информацию? Вопросы, сыпавшиеся из меня, как из рога изобилия, ответов не имели. Да и этот, смуглый, если его спросить, будет ссылаться на какую-нибудь нирвану.
Я сидел и смотрел на него, пытаясь разгадать эту загадку. Воздух в комнате снова загустел, наполнившись тишиной и мерным, едва