Я выжил в том переулке. Уделал ублюдков. И всё это без магии. Выжил в больнице, и тоже без магии. Выживу и на зоне, даже если магия не вернётся — хрен угадал этот вертухай. А потом… Потом я выйду и найду их всех… И спрошу лично… За всё хорошее… И поверьте мне, тот, кто разделывал под орех таких тварей, что все тут присутствующие просто обосрались бы, едва их увидев, сумеет претворить свои обещания в жизнь.
Тюремная больница встретила меня запахом кипячёной ветоши, дешевого хлорного раствора, так и не сумевшего забить до конца вонь нечистот и гноя. Меня бросили в одиночную камеру, где я провел первые две недели, почти не вставая — кости срастались медленно, а раздавленное горло заживало еще хуже.
Тюремные врачи — натуральные лепилы-коновалы (другим и не место в тюремных больничках), говорили, что глотать нормально я, возможно, уже никогда не смогу. Да они и не слишком пытались поставить меня на ноги. Но я сопротивлялся смерти, затаившейся где-то за углом, как только мог. Магия так и не проявилось, и я подумал, что в автозаке мне просто почудилось.
И вот я, наконец, из больнички потопал «до дома, до хаты». Пока меня вели тёмными коридорами, я вспоминал, как это было в прошлый раз, когда мне пришлось немножко зону потоптать, да на лесоповале помахать вволю топором. Кстати, эта участь не только меня не минула, но и командира моего… Но, в конце концов, справедливость торжествовала, и меня оправдали, вернув назад и восстановив в звании и должности.
Хотя, в общем, большой разницы между тюрьмами того времени и нынешнего, я особо и не рассмотрел. Хотя по ящику много чего показывали — и камеры чуть ли не номера в гостинице, и холодильник имеется, и телевизор. Однако, когда меня втолкнули в мою новую «хату», она оказалась стандартной камерой на четверых. Без всяких излишков в виде улучшенного комфорта и бытовой техники.
Может в этой крытке тоже такие камеры есть, но не про нашу честь. Когда вертухаи втолкнули меня внутрь, трое сокамерников — двое потасканных мужиков неопределенного возраста, один из которых был сплошь покрыт портаками, и один молодой парень, смотрели на меня медленными, оценивающими взглядами.
— О, дед! — просипел блатной, широко улыбаясь и почёсывая расписанную синевой грудь. — Ты и есть тот самый старикан, который уделал двух здоровых амбалов?
Я молча прошел в камеру и бросил скатанный в рулон матрас, который принёс с собой на свободную шконку.
— Слышал, ты им горло ручкой продырявил? — напористо продолжал тот же сиделец, подходя ближе. — Да ты, старик, крут! А где твои боевые навыки сейчас? — Он хлопнул меня по плечу — якобы по-дружески, но с такой силой, что я едва удержался на ногах. — Ну что, покажешь братве, как ты это сделал?
Я вздохнул, медленно поднял голову и взглянул прямо в глаза соседу по камере.
— Не стоит, — хрипло ответил я.
— А что, страшно? — Он засмеялся.
— Нет, — качнул я головой. Просто я уже понял, к чему все эти наезды. Здесь есть только одно правило — выжить. — Я слишком стар, чтобы драться…
— Тогда, старый, слухай сюды… — Зэк бесцеремонно спихнул ногой мой матрас со шконки. — Пахан в этой хате я! Ты за нами стираешь, убираешь, а спать будешь возле параши! Усёк, дед?
Вот оно, значит, как? Ублюдки, запихавшие меня на кичу, не успокоились на этом и решили превратить остаток моей жизни в настоящий ад? Ну, что ж…
— Усек… — Я широко улыбнулся и покладисто кивнул. — Я стар… Очень стар…
Зэк, стоявший передо мной, сначала довольно осклабился. А потом, когда я продолжил, на его заросшее неопрятной щетиной лицо набежала тень недопонимания, куда я клоню.
— Но, возможно, — продолжил я, — я еще не настолько стар, чтобы сдаться без боя!
— Оборзел, старикан? — Мой сокамерник замахнулся, чтобы отвесить мне оплеуху, но я тоже время даром не терял.
Если знать человеческий организм, и его болевые точки, особой силы, чтобы временно вывести противника «из игры» и не нужно. Я ударил этого урода сложенными щепотью пальцами точнёхонько в солнечное сплетение.
Хриплый вскрик застрял у него в горле. Я видел, как глаза зэка округлились от боли и неверия, что такая развалина, как я, может причинить столько страданий, а всё его тело скрючилось в немом спазме. Он рухнул на колени, беззвучно хватая ртом воздух, который не мог вдохнуть. Я ударил его растопыренными пальцами прямо по широко раскрытым глазам, лишая еще и зрения.
Пусть, у меня и не было никаких сил, но навыки, вбитые долгими годами жестких тренировок, и десятилетиями их практического применения, проявлялись уже чуть ли не на уровне инстинктов. На самом деле человеческое тело, если знать его, как свои пять пальцев, довольно податливо. И «сломать» его для настоящего специалиста, не представляет никакого труда. А я, без ложной скромности, являлся именно таким специалистом.
Нападавший, совершенно потерявший ориентацию в пространстве, заскулил, словно побитый пёс и упал на пол. Двое других сидельцев замерли. Молодой парень отшатнулся к стене, а второй мужик, резко поднял руки, показывая, что не лезет. Видимо, не вписывалось такое поведение немощного старика в его картину мира.
— Эй, уважаемый, остынь! — произнёс он подрагивающим голосом. — Не надо разборок…
— Лучше помолчи… уважаемый… — бросил я, даже не оборачиваясь. — Мне тут какой-то чепушила решил претензии выкатить, а я зону топтал еще при товарище Сталине. Так вот, даже тогда такого беспредела не было… Я вас, недоделков, научу старость уважать!
Я не сводил взгляда с «пахана», пока он хрипел и кашлял, пытаясь отдышаться. Дождавшись, когда он немного придет в себя, я резко наступил ему на яйца грубыми тюремными гадами и слегка придавил их ногой. Зэк завозился на полу и заскулил еще сильнее.
— Запомни, вша казематная — голос мой прозвучал тихо, но отчётливо, как удар ножом, — Я фрицев на фронте пачками давил… И после войны разных гадов на тот свет спровадил столько, что никакого кладбища не хватит… И бить привык наверняка. Если не хочешь вот прямо сейчас Богу душу отдать — нишкни у меня, плесень! — И я убрал ногу с его причиндалов.
Он, всё ещё сидя на полу, мелко-мелко закивал, с трудом выдыхая:
— Понял… Всё понял…
Я выпрямился и пристально посмотрел на остальных.
— Матрас на место вернул! — Это прозвучало как приказ.
Молодой парень метнулся к моему тюфяку и почтительно водрузил его обратно на шконку. Больше наезжать на меня никто не решился. Но я понимал