Земля под ногами была мокрой от росы и скользкой. Я едва не упал, споткнувшись о что-то металлическое — ведро, кажется. Громкий лязг на миг приковал к себе внимание. Со стороны дороги, из тьмы, тут же брызнули огоньки выстрелов. Пули застучали по брёвнам над моей головой, осыпая меня щепками.
Я перекатился за поленницу, хватая ртом воздух. Да, тяжко приходится моему древнему организму. Сердце колотилось неистово, но руки, как ни странно, были тверды. Холодный приклад «Калаша» вжался в плечо, став продолжением тела. Взгляд выхватил из темноты движение — одна из теней отделилась от стены дома и попыталась прорваться к тому месту, где Артём оставил Прокопьича.
Не целясь, навскидку, я дал короткую очередь. Попасть не попал, но тень шарахнулась назад. Этого было достаточно. Артём с другой стороны усилил огонь, и нападавшие, поняв, что нас так просто не взять, начали поспешно отходить. Майор щедро стеганул очередью по отступающим в ночь теням. Один из них вскрикнул и рухнул. Второй, пригнувшись, исчез за углом.
Наступила оглушительная, давящая тишина, нарушаемая лишь моим собственным тяжелым дыханием.
— Данилыч! — окликнул меня майор. — Цел?
— Цел, — с трудом выдохнул я, поднимаясь на ноги, которые основательно подрагивали. Не от страха, нет, а от перенапряжения. Когда-нибудь такие нагрузки меня доконают. — Как Прокопьич?
Мы почти одновременно подбежали к его укрытию. Старик по-прежнему сидел, прислонившись к столбу забора, а его рука с винтовкой лежала на колене. Он тяжело дышал, но в его глазах, отражалась не боль ранения, а тихая неукротимая ярость.
— Эти, сука, говнюки мне всю капусту вытоптали! — хрипло выругался он, с силой сплюнув. — Такой урожай загубили!
И тогда я понял, что самое страшное для этого старого упрямца — не пули, а потравленный огород. Война была войной, но капуста, посаженная собственными руками — это святое.
— Потерпи, старина, — произнёс я, — вот тебя подлатаем, еще капусты себе высадишь! А эти — ответят!
Мы с майором схватили старика под руки, поставив на ноги. Затем ввалились в темноту уже моего заросшего высокой полынью огорода, оставляя за спиной нарастающий шум и крики подручных Ремезова. Прокопьич, кряхтя, пытался идти сам, зажимая ладонью кровоточащую рану. Воздух по-прежнему пах порохом и ночной прохладой. Иллюзия безопасности растворилась без следа, как пороховой дым от выстрелов.
Мы двигались в темноте практически на ощупь, по памяти, каждый шаг отдавался в моих висках гулкой болью. А за нашей спиной, у калитки, уже вовсю орали, заводили моторы — собирались с силами. Нам нельзя было медлить. А вот в лесу попробуйте еще нас взять!
— Куда? — сипло спросил Артём, уже почти неся на себе Прокопьича.
— В лес уходим. К нашему тайнику, — ответил я, сворачивая в узкую тропку между покосившимися сараями. — Там и пулю вытащим.
Лесная чаща встретила нас гнетущей, почти живой тишиной. Сосны и ели, черные в безлунной темноте, сомкнулись над головой, скрыв звезды. Мы шли, спотыкаясь о корни и хватая ветки лицами. Дышать становилось легче — здесь не пахло порохом, а пахло хвоей, влажной землей и грибами. Но это была обманчивая благодать. Война дышала нам в спину.
Прокопьич тяжело застонал, и мы остановились, чтобы перевести дух. Прислонили старика к толстой ели. Я достал фонарик, прикрыл ладонью, чтобы не слепил, и осветил рану. Пуля попала в бок старику, да там застряла. Кровь из пулевого отверстия сочилась довольно густо. Нужно срочно перевязать.
— Ну, чего там, Данилыч? — хрипел старик. — Жить буду?
— Молчи, дед! — строго сказал Артём, разрывая свою рубаху на лоскуты. — Экономь силы. Ты свою пулю уже отловил… В больничку его бы надо, Илья Данилыч…
— Надо, Артёмка, надо… Но не дадут нам до неё добраться — всех положат! Прости, старина, что втянул тебя во всё это дерьмо! — повинился я перед Прокопьичем.
— Да ты чего, дружище? — неожиданно широко улыбнулся старик. — Да я себя впервые лет за пятнадцать-двадцать живым почувствовал! Как голуба моя преставилась — так совсем я в этом дачном обществе заплесневел! А так — умру, как герой! — И Прокопьич выпятил грудь. Правда, тут же охнул от боли.
— Не дергайся, герой! — осадил я старого друга. — Силы береги!
Пока майор накладывал повязку, я стоял на страже. Лес молчал, притворяясь безжизненным. Но я знал — это ненадолго. Эти — не отстанут. Слишком дорого мы им стоили.
— Готово, — бросил Артём, перевязав старика. — Идем дальше, Данилыч?
— Дальше. Осталось совсем немного до схрона.
Мы снова двинулись вглубь леса, и теперь я шел первым, вспоминая путь. Вот поваленная береза, поросшая мхом, вот камень-валун, похожий на спящего медведя. Где-то далеко за нашими спинами слышалась глухая стрельба. И чего это наши преследователи палят почём зря? У страха глаза велики? И вот, наконец, старая, изъеденная жуком-короедом приметная ель с дуплом у самых корней.
Свернув с едва заметной тропинки, мы спустились в небольшой овраг и остановились у склона, густо заросшего колючим ежевичником. Вроде бы, это оно — нужное нам место. Прокопьич был без сознания, и ничем не мог помочь. Но я и без него справился — запомнил дорогу до схрона с оружием и боеприпасами.
— Пришли? — прохрипел майор, положив старика на землю и отерев рукавом заливающий глаза едкий пот. Ему пришлось тащить на закорках потерявшего сознание Прокопьича всю оставшуюся дорогу. Я же ничего тяжелее автомата унести с собой был не в состоянии. Это хорошо еще, что сам сюда дойти сумел. Ножки-то уже давно не те, что в молодости.
— Пришли, — произнес я, откинув в сторону рифленый кусок железа.
— Мессир… — Ночная тьма неожиданно сгустилась еще больше, явив нашим с Артёмом взорам говорящего кота.
— Ты где пропадал, Матроскин? — распахнув лаз в землянку, спросил я хвостатого друга.
— Простите, мессир, своего недостойного слугу… — Кот потупился. — В соседней деревне такую кису нашёл, — виновато произнёс он. — Вот и забыл обо всем на свете…
— Мы тоже слишком расслабились, Матроскин, — не стал я выяснять отношения — сами тоже хороши, — вот и просрали нападение… Если бы не Прокопьич… — Я указал в сторону лежащего на земле старика. — Каюк бы нам всем! И сейчас по нашим следам твари идут.
— Пока не идут, мессир, — довольно произнёс кот. — Я их немножко по лесу погонял. Со следа сбил. Ночью вас не найдут, а вот, как рассветет…
— Как рассветет, примем бой! — решительно произнёс я.
— Это чевой-то? — раздался слабый голос пришедшего в себя старика. — Я на том свете уже? Или у меня горячка?
— С чего ты это взял, дружище? — усмехнулся я, присаживая на корточки возле Прокопьича.
— Ну…