— Держись, твое бессмертие! Мне нужна минута! Всего одна минута! — крикнул я, отскакивая к подножию черной базальтовой скалы.
— Ты с ума сошел, старый? Какая минута⁈ — взревел Асур, едва удерживая купол после очередного артналёта Ящера.
Но я уже не слушал. Я вскарабкался на плоский, еще теплый от недавнего жара камень, скрестил ноги по-турецки — до лотоса мои старые кости не дотягивали — и закрыл глаза. Невзирая на оглушительный рев Ящера, на свист рассекаемого воздуха, на зловещее шипение ядовитой слюны, я попытался отрешиться от всего. От страха, от паники, от мыслей о неминуемой гибели. Я просто сидел и дышал.
И память, как вспышка молнии, озарила сознание. Я снова был в ее избушке на опушке леса, что существует на границе миров.
— Ты не пытайся Силой давить! — мягко бубнила она, суя в печь очередной сдобный пирожок. — Магия — она не в пальцах твоих кривых. Она — везде. В воздухе, которым дышишь. В земле, на которой стоишь. В воде, что пьешь. Ты её не вызываешь, ты её чувствуешь! Ты в ней растворяешься, как комочек сахара в чае! Хочешь — становишься резвым ветром, хочешь — бескрайним морем, да хоть становым хребтом земли, или космической тишиной между бесконечными звездами. Вот она — настоящая Сила — в единении с Миром! Сила могучая и неиссякаемая! Пока не поймешь этого, так и останешься жалким фокусником с зайцем в шляпе…
Как же я был глуп тогда! Ведь она пыталась вложить в меня Истину, которую я не был готов принять. И сейчас, под смертоносным небом, заливаемом ядовитым огнем, я попытался сделать то, о чем она говорила. Я не стал искать Силу в себе — я знал, что там пусто. Вместо этого я попытался раствориться в окружающем мире, пропустить его сквозь себя, стать его частью, его отражением, его эхом.
И произошло нечто. Шум битвы не стих, но он словно отодвинулся, стал фоном. А на передний план вышло нечто иное. Тихое, мощное, древнее. Я почувствовал медленное, величавое биение — будто сама планета дышала подо мной. Я ощутил легкое, почти невесомое прикосновение — будто ветерок, рожденный где-то за тысячу верст, дотронулся до моей щеки. И я увидел — нет, не глазами, а всем существом — не слепящую вспышку, а ровный, спокойный, всепроникающий Свет, льющийся отовсюду: из трещин в камнях, из раскаленной лавы, из самого воздуха.
Это и была она. Та самая Сила. Не магия, которую можно израсходовать, а настоящий фундамент мироздания. И она была везде. И она была готова. Только протяни руку…
И я протянул, но не получил ровным счётом ничего! Зато перед моим внутренним взором замельтешили знакомые мне «картинки». Вот, вот он мой, невыученный, неусвоенный урок старого глупца, который доживши до глубоких седин, так и остался дураком!
А ведь урок мой состоял в принятии и приятии Того, кто щедро растянул мои мытарства ради этого одного-единого невыученного урока. Ради принятия Того, кто одарил меня Святогоровой силой (и это был отнюдь не Ящер), и молча смотревшего, что же я стану с нею делать.
А я творил лишь то, что осталось в моей предсмертной памяти. Крушил полчища фашистов, сметая огнем праведным их с лица земли, да вместе с ними попутно сметая и невинных, оправдываясь тем, что Бог сам отделит правых от виноватых, сам разберется. А мое дело правое, и победа будет за нами! Верно, все верно…
Я чувствовал, как горячий воздух обжигает мне легкие, но не обращал на это внимания. Слышал отчаянные крики Кощея — и пропускал их сквозь себя, как эхо. Но мне казалось, что всё это тоже происходит в далеком прошлом, которое я никак не мог отпустить, чтобы идти дальше.
Куда? Я не знаю. Куда там уходят умершие. Наверное, к Свету. Но я был недостоин Света. И тогда Он, своею милостивой рукой остановил меня на краю падения, на пути разверзнутой бездны и усадил меня перед Кроносом, чтобы я, наконец, посмотрел на свое же собственное отражение, в свое кривое зеркало.
Ведь Кронос тоже желал кроить мир по собственной воле, желал быть его единственным властелином. Тоже отстаивал свою собственную справедливость, как он ее понимал и видел. И тут я понял. Понял, осознал и принял — что все заемные Магические Силы были моим собственным наказанием.
Как в сказке, где глупый мальчик выпускает из кувшина поглотившего его могучего джина. Вот я и есть этот мальчик. Старик Хоттабыч, тудыть его растудыть! Хотел сделать мир лучше, чище, добрее, сохранить миллионы невинных жизней? А сколько не менее невинных жизней загубил в море Арийских надежд глупый и злобный джин Хоттабыч?
Жгучий стыд захлестнул меня с головой, пролившись солёной влагой по морщинистым щекам. Во мне словно бы распахнулась потаенная дверца, которую я боялся открыть, притворно называя ее слабостью. Мол, соберись мужик, не до этого, не время раскисать. И тут мне показалось, что само время остановилось. Замерло. А я вновь воспарил над собой, вновь почувствовав то самое ощущение всебытия, всеприсутствия и наполненности.
Но теперь оно не было чужим и отстраненным, пугающим и абстрактным. Не было оно и некой безликой Силой, за завесу которой пытался заглянуть ослепленный магическим талантом силовик Хоттабыч. Я должен был рано или поздно дойти до встречи с личным Змием, с Ящером — самим собой. Вот в чем был мой неусвоенный урок души. Вот что хотел открыть мне Тот, кому я стыдливо, но горделиво отказывал в праве на существование.
Я открыл глаза. Мир вокруг не изменился: Ящер с ревом пикировал на нас, а Кощей, с лицом, искаженным чудовищным усилием, удерживал трещащий защитный купол. Но я изменился…
— Хоттабыч, придумал? — хрипя выдохнул Кощей.
— Придумал, — тихо сказал я, и мой голос прозвучал так, будто его подхватила и усилила сама Мать Сыра Земля. — Пора кончать этот балаган!
Я медленно поднялся с камня. Вместо страха в груди теперь была тихая, вселенская уверенность. Слезы мои иссякли, словно перекрыли некий кран. Я прислушался к трепетному биению внутри себя мягкого белого Света — той самой Силы, что принизывала всё Мироздание, и которую в упор не видел Ящер.
Он всё так же висел надо мною в небе, и я всё так же должен был его победить… Глупый, одурманенный Силой и иллюзией