Потом Торвин заметил манеру разговора леди, полную язвительных замечаний, подколов, издевательств на грани вежливости и вежливость на грани издевательства. Она обожала играть двойными смыслами фраз, намеренно порой понимая фразы не так, как хотел произносивший. В общем, леди нашла безопасный способ отточить своё остроумие, надо признать, довольно язвительное, на тех, кто не может ответить. И снова мимо. Ей отвечали и ещё как. И как-то вдруг оказывалось, что в окружении маркизы оставались исключительно те, кто отвечать не боялся. Причем отвечали ей тоже порой на грани допустимого. Любой другой аристократ давно бы приказал таких смельчаков высечь на конюшне, но маркизе, похоже, это даже нравилось, точнее сказать, приводило в восторг. А вот те, кто был постоянно вежлив, поддакивал, всегда соглашался, угодливо смеялся над шутками… Как-то незаметно, но решительно такие отстранялись и вскоре исчезали с горизонта.
С аристократами леди становилась высшей аристократкой, с простыми людьми… где-то на уровне баронессы…
С чего Торвин вообще задумался о маркизе и стал наблюдать за ней? Да вот из-за отношения леди к ним… Ну в смысле к наёмникам. Все, абсолютно все наниматели относились к наёмникам, как к расходному материалу, который не жалко кинуть в самое пекло. Снабжение строго по контракту, всё, что свыше — за свой счёт. И в этом смысле ни капитан Дайрс, ни граф Ряжский ничем от других нанимателей не отличались. Но леди… Леди была совершенно другой.
Плохим бы был командиром Арлерий Торвин, если бы не умел устанавливать отношения с нужными людьми, в частности, со слугами, которые, порой, знали очень много из жизни господ. Потому он быстро выяснил, что взять их отряд на полное довольствие наравне с остальными солдатами протолкнула именно маркиза. Ну как протолкнула… Поставила в известность и велела составить смету и очень удивилась, что этого ещё не сделано. Потом появилась самолично у них в отряде и потребовала подробности боя, которые старательно записывала в тетрадь. Ещё появлялась несколько раз с уточняющими вопросами. Затем уже начала расспрашивать про прошлые их кампании. Причём было видно, насколько ей это неинтересно, но она сидела и всё конспектировала. Задавала вопросы. И она совершенно не видела разницы между ними, герцогской гвардией или отрядами пограничной армии. Для неё всё сводилось к уровню подготовки, не более. А так все свои. В том смысле, что если ты сражаешься за Лакию, то свой. Без всяких оттенков и полутонов.
В общем, после этого маркиза его и заинтересовала. Тогда-то он и понял, что совершенно её не понимает. Даже старательно изучая, не понимает. А потом эта идея с оркестрами и концертами. Казалось, блажь… Маркиза носилась с этими оркестрами несколько дней, пока не убедилась, что баронесса, на которую она спихнула всё руководство, поняла, что именно она хочет получить в итоге, после этого немного угомонилась, но тут же кинулась составлять расписание выступлений. Блажь же? Блажь…
Три раза ха. Торвин вынужден был признать, что тут маркиза нос ему утёрла. К его удивлению, их отряд тоже попал в расписание, и вскоре у них появился один из таких оркестров из четырёх человек. Выступление организовали тут же в казармах, где они жили. И неожиданно всем понравилось. Незамысловатые песни, в которых пелось именно о том, что волновало простых парней. Раскидистое дерево под окном родного дома и родители, ждущие сыновей, про встречи с любимой тайком от родителей… Лирические, с юмором, воинственные, героические…
А вскоре к ним явился один бард… Причём выступал он уже не только перед ними, но и ещё перед несколькими отрядами гарнизона… И все вместе потом отправились на пирушку, организованную во дворе одной из таких казарм. И уже как-то всем было плевать, кто тут наёмник, кто милиция, а кто гвардия. Все оказались своими. И глядя на сияющую физиономию маркизы, Арлерий серьёзно задумался, так ли спонтанно было её решение с выступлениями или она с самого начала именно такого эффекта и добивалась. Да быть же не может⁈
На пирушку Элайна явилась во всём блеске своих доспехов, шпаги и с гитарой на плече. Решительно подвинула у костра одного из опешивших солдат и плюхнулась перед костром, над которым что-то жарилось.
— Здорово, — заявила она. — Прямо в походе. Остались песни под гитару. Вы позволите?
Вокруг промолчали… Косясь на гвардейцев охраны, которые обречённо сидели позади маркизы, всем своим видом выражая смирение. Девочка же пристроила гитару на коленях, побренчала… и спела…
— Меня милый не целует, говорит: «Потом-потом», прихожу, а он на печке тренируется с котом…
Сначала не поняли. Но люди тут простые, смысл дошёл быстро, и раздался хохот. Точнее ХОХОТ! А довольная Элайна уже пропела следующую частушку:
Мой милёнок, как телёнок,
Только разница одна:
Самогон мой пьёт из кружки,
А телёнок из ведра.
Насколько плохо Элайне давался перевод стихов, настолько легко и просто переводились частушки, которые Лена знала великое множество. Возможно, в силу её характера едкий юмор этих стишков настолько пришёлся в тему, что слова подбирались и ложились на бумагу словно сами собой, тут же подбираясь по размеру и рифме из её родного языка.
Стоит милёнок у ворот,
Широко разинул рот.
Ну я недолго думала,
Подошла да плюнула.
Выдала девочка очередной перл. Потом ещё и ещё… Девочку окружили уже со всех сторон, кто-то даже немного посвистел в знак поддержки. О пире как-то и забыли. Все перемешались окончательно, но никто даже не обратил внимания на это. Даже командиры. Девочка же вдруг огляделась.
— А можно немного и посочнее… Вы ж, мужчины, такое любите. Только капитану Дайрсу не говорите, он меня ругать будет.
— Не скажем, — хохотнул кто-то. — Жгите, ваша светлость.
Ну Элайна и зажгла:
— Мимо тёщиного дома я без шуток не хожу…
В общем, от концерта все были в восторге…
— Могу я узнать, что здесь происходит? — раздался ледяной голос позади собравшихся.
Элайна вжала голову в плечи и осторожно обернулась. Встретилась взглядом с разъярённым капитаном…
— А мы тут это, — пискнула она. — Плюшками балуемся.
— Я слышал какими! Леди, это уже переходит всякие границы! Откуда вы вообще знаете такое!
— Э-э-э… перевела. Самолично.
— Это… Это… А ну, марш за