По сути, если отбросить браваду, я сказал, что собираюсь схватиться насмерть с сильнейшим полубогом, возможно, не уступающим в силе аж самому Багровому Властелину, но Камила вдруг лучезарно улыбается.
— Как ты говоришь, будет весело, — кладет она голову мне на плечо.
Вот за это я и люблю своих женщин. Кто угодно назвал бы меня безумцем и смертником, а благоверные верят, что это Древнему Кузнецу не поздоровится. Впрочем, я дал им достаточно для этого причин.
Взять хотя бы стальное пополнение наших сил, которое сейчас находится на модернизации. Уже два дня Живые Доспехи на апгрейде. Я велел Гумалину заменить трупы магов, которыми они раньше были начинены, на энергокристаллы подпитки. Понятно, что это задача не простая. Казиду придется ковыряться в Живом металле, встраивать новые узлы, перенастраивать потоки энергии. Главное, не сделать так, чтобы высосанные из магов силы пропали. Нет, Живые доспехи должны ими обладать, но при этом всегда иметь возможность зарядиться маной.
Вообще в идеале надо научиться делать свои Живые доспехи, но будем честны, эта задача слишком сложная и возможно под силу только Древнему Кузнецу.
За это время лорды-бунтовщики были отправлены в Пустошь Миражей, шахты Ланстера взяты под мой контроль, а Грандбомж найден под завалами, невредимый и разочарованный этим.
Повалявшись немного, Камила встаёт, поправляет волосы и бретельки платья и, на прощание улыбнувшись, уходит. Я остаюсь один, снова валяюсь на постели, лениво уткнувшись лицом в подушку. Тело приятно ломит от отдыха, и впервые за последние дни можно просто позволить себе ничего не решать, ни за кого не думать. Покой — роскошь, которую мне редко удаётся себе позволить.
Я только начинаю проваливаться в сладкое безмыслие, как рядом на простынях вдруг появляется Змейка. Миловидная, с мягкими чертами и ямочкой на щеке, опять без одежды, если не считать кожаную портупею, пересекающую тело. В руках у неё дымящаяся чашка.
— Кофффе, — говорит она с характерным шипением. — Маззака пьёт кофе, фака.
Ну да, пора вставать.
Полусев, я протягиваю руку, принимаю чашку. Обжигающий аромат поднимается к лицу — крепкий, терпкий, с нотками жареного миндаля. Делаю глоток, чувствуя, как кофе разгоняет остатки сна. Змейка тем временем устраивается рядом, поджимает хвост, потом неожиданно обвивает им мои ноги, словно лениво тестирует, насколько я позволю ей приблизиться.
— Маззака — соння, — довольно шипит она, зарываясь лицом в подушку.
Я бросаю взгляд на голубую прохладную гладкую кожу на бедре. Мысли сами собой начинают блуждать куда-то не туда. Я быстро отгоняю их, будто мух, и отворачиваюсь да попиваю кофе. Кожа Змейки прохладная, полная противоположность жаркой Светке.
Я усмехаюсь про себя. Всё-таки Змейка — моя хищница, и не больше. Стоит об этом помнить. По крайней мере, пока она убьет меня и не заберет четвёртую формацию.
Мысль об этом заставляет задуматься. Как именно мы это провернем, я еще не решил. Но умирать навсегда мне точно не хочется.
Я встаю, потягиваюсь, чувствуя, как мышцы возвращаются к жизни. Допиваю остатки кофе, оставляю чашку на тумбочке и иду умываться. Холодная вода помогает окончательно стряхнуть остатки сна.
Через несколько минут я уже одет и собран. Оставив дремлющую Змейку, выхожу из комнаты, поправляя воротник, и направляюсь по коридору. На повороте меня перехватывает Светка — в рубиновом отблеске утреннего света, льющегося из окна.
— Даня… — и делает смущенное лицо. Не понял, к чему это? Вспомнила что ночью вытворяла? Так мы же женаты, какой смысл меня смущаться? Я уж давно знаю какая она бестия.
— Чего шатаешься по коридорам?
Она смотрит вдруг задумчиво.
— Да вот видела Шипуна — грустный он очень, — говорит блондинка.
Я усмехаюсь:
— Значит, ты всё-таки волнуешься о казиде, которого побрила?
Светка закатывает глаза.
— Просто докладываю, — бурчит она. — И раз мы его не сожгли сразу как зловредного гада, то должны пристроить куда-то, а то он без дела шатается и грустит по пленным родным.
— Тут я с тобой согласен, — киваю.
Вообще я думал, что бритого казида Трезвенник сразу в оборот возьмет, но почему-то не случилось.
Через мыслеречь связываюсь с Гумалином:
— Трезвенник, а ну-ка давай привлек-ка своего прибывшего сородича к работе. Пусть помогает тебе с апгрейдом Живых доспехов, а то он там без дела скучает.
Гумалин бурчит:
— Не буду, шеф.
— Это еще почему?
— Он — красный казид. Мы с ними не сородичи. С этим рыжим у нас не может быть общих дел.
Я фыркаю:
— Во-первых, он уже лысый, а не рыжий. А во-вторых, ты вообще представляешь, что с ним произошло? А ведь ты сам мог оказаться на его месте, если бы я тебя тогда не остановил. Попёрся бы в Кузню-Гору, попал бы в лапы Древнего Кузнеца — и ковал бы на цепи, пока не сгнил. Ты хоть задумывался, сколько там ещё таких, как он, Гумалин? Сколько заточено красных, чёрных, белых казидов?
Гумалин замолкает, потом глухо отвечает:
— Не знаю, шеф. Никто не знает…
— Вот и узнай, — спокойно говорю я. — Поговори с Шипуном, подключи его к делу, пообщайся, разговори, собери данные.
На линии тишина. Потом Гумалин бурчит:
— Ты прав, шеф. Извини. Нет больше черных, красных и белых казидов. Все мы в одной лодке.
— Вот и хорошо, — киваю я. — Работай.
Поворачиваюсь к Светке:
— Пойдём тренироваться.
Светка мгновенно оживляется, глаза вспыхивают, как лампады:
— Ура, на арену!
Мы выходим вместе. На песке арены нас уже встречает Настя — в короткой маечке, сияющая, бодрая, будто ждала нас с самого рассвета. Я остаюсь за барьером, наблюдая, как Светка разминкается, крутя головой то на меня, то на Настю.
— А я думала, мы с тобой будем заниматься боевыми практиками, — кидает блондинка мне через плечо, в голосе — лёгкая обида и азарт.
— Неа, — отвечаю, опираясь на перила. — Сегодня у нас другой акцент. У тебя, знаешь, не проблема, но слабое место — защита.
Светка хмыкает, отбрасывает прядь со лба:
— Нормальная у меня защита. Я не каменный маг, я огненный. Могу такое устроить, что никто и близко не сунется.
— Да, но твой Огненный купол надо бы усилить, — спокойно говорю я. — А усиление возможно только практикой. Включай Купол
Светка кивает, делает шаг вперёд и создаёт вокруг себя