— С таким не шутят, — заметил я и снова обратился к Михалычу: — Сегодня вы уже вряд ли успеете. Но завтра с утра я бы советовал срочно в больницу.
— Я умру? — глухо простонал Михалыч. По его виску скатилась крупная капля пота. Видимо, что-то такое он подозревал. Но закрывал глаза. Надеялся, что само рассосется.
— Если не тянуть и делать все, что скажут доктора, то шанс выжить почти сто процентов, — с небольшой натяжкой ответил я. — Но нужно срочно делать операцию. И пару курсов химиотерапии потом еще. Ну, там уже доктор сам определит точнее.
Даже шрамобрового теперь проняло. Понял, что не шутят с такими диагнозами.
Михалыч еще немного потоптался и потом как-то заискивающе спросил:
— Это что, Сергей Николаевич, мне кусок кишки отрежут, а потом я буду с калоприемником всю жизнь ходить? Или, может, не отрежут?
О как — на имя отчество перешел. Надо же, как человек меняется на краю.
— Если прямо завтра пойдете в больницу и заставите их до конца этой недели сделать операцию — может, и не придется. Но я не могу точно сказать. Здесь нужно результаты анализов смотреть… колоноскопию делать!
— А если сейчас прям в больницу? — с надеждой посмотрел на меня Михалыч.
— А смысл? — пожал плечами я. — Отделение уже закрыто. Только скорая работает. Анализы уже не делают — конец рабочего дня. Да и для колоноскопии нужно сутки ничего не есть, а за несколько часов и не пить. И кишечник нужно чистить слабительным. Так что начинайте прямо сейчас. Заодно советую вам лучше подготовиться к длительному пребыванию в стационаре. У вас же здесь дела есть, правильно? Так, может, лучше сегодня завершить что-то, раздать помощникам указания. — Я кивнул на шрамобрового.
Михалыч стоял бледный, потерянный. Мне стало жаль его, хоть и бандит, но живой человек же, и я добавил:
— А еще в церковь сходите. Или в мечеть. Не знаю, в кого вы верите. Молебен закажите. Пожертвования сделайте. Можно и туда и туда сходить. Должно помочь.
— Думаешь? — В глазах Михалыча зажглась надежда.
— Обычно помогает, — неопределенно ответил я.
Людям всегда нужны костыли, чтобы можно было опираться, и вера, как показывает практика, один из лучших вариантов в подобных ситуациях. Я показал наверх и добавил:
— Кто бы там ни был, он воздает по заслугам.
Самое интересное, что Михалыч даже не стал сомневаться в моих словах, видимо, эта опухоль действительно замучила его основательно.
— Так я деньги принес, — осторожно начал я, доставая из внутреннего кармана пачку купюр. — Собрал, сколько смог…
Михалыч посмотрел на деньги, потом на меня, прищурившись и явно что-то прикидывая в уме, после чего кивнул шрамобровому, тихо проговорив:
— Забери, Чина. Но не тут, народ смотрит, лишние глаза нам ни к чему. Веди его в служебку, там разберетесь.
Шрамобровый, все еще пребывающий в легком шоке от услышанного диагноза и явно не понимающий, как себя вести в сложившейся ситуации, молча взял меня под локоть и повел через прокуренный зал к неприметной двери в углу.
Служебка оказалась тесной каморкой, совмещенной с импровизированной кухней, где на закопченной плите что-то яростно шипело в чугунной сковороде, распространяя удушливый запах пережаренного лука вперемешку с прогорклым маслом. В углу громоздились пыльные ящики с бутылками, судя по этикеткам, содержащие водку и коньяк.
— Свали пока, — велел шрамобровый какому-то парню, на вид узбеку, в поварской форме.
Михалыч вошел следом за нами, прикрыв за собой обитую дерматином дверь, и прислонился к косяку. Повар поспешно ушел через кухню и исчез через другую дверь.
Шрамобровый Чина пересчитал купюры дважды, облизывая палец для удобства, хмыкнул неодобрительно и повернулся к боссу.
— Тут всего сто пятьдесят. Меньше половины. — И деловито уточнил: — Ставим на счетчик?
Михалыч на мгновение прикрыл глаза.
— Десять процентов в день, жирный, — объявил Чина. Потом снова посмотрел на шефа. — Или пусть квартиру продает? У него там однушка на Марата, пусть и убитая…
— Да она в залоге у банка, — махнул рукой Михалыч, морщась. — Этот придурок под нее кредит брал в прошлом году, чтобы отыграться.
Во мне что-то щелкнуло, может, от усталости и нервного напряжения последних дней, может, от несправедливости всей этой ситуации, но я не выдержал и взорвался:
— Ты охренел вообще⁈ — рявкнул я, разворачиваясь к Михалычу и чувствуя, как кровь приливает к лицу. — Я же тебе, тварь ты неблагодарная, только что жизнь спас! Рассказал про твой рак, когда мог бы промолчать и спокойно посмотреть, как ты через год загнешься в страшных мучениях! А ты мне чем отвечаешь? На счетчик ставишь⁈
Чина дернулся было ко мне, сжимая кулаки и явно намереваясь применить физическое воздействие, но Михалыч остановил его властным жестом. В душной каморке повисла напряженная тишина, нарушаемая только шипением подгорающего лука на сковородке и приглушенными звуками музыки из основного зала.
Михалыч долго смотрел на меня исподлобья, переваривая услышанное, потом тяжело вздохнул, словно выпуская из себя скопившееся напряжение, и махнул рукой:
— Хрен с тобой, Серый. Бери свои бабки, потом вернешь все, без всякого счетчика и процентов. А пока купи что потеплее, тля. — И велел шрамобровому: — Отдай ему, Чингиз. Ты видишь, во что он одет? Замерзнет еще, простудится. Потеряем постоянного клиента, хе-хе, а нам это надо?
Он помолчал, разглядывая потрескавшуюся побелку на потолке, и добавил уже тише:
— Если реально жизнь спас, конечно… завтра с утра проверю твои слова в больнице. Ладно, Серый, дуй отсюда, пока я не передумал. Дел у меня еще на сегодня много, людям поручения раздать надо. И завещание оставить на всякий…
Дважды просить меня не надо было, тем более что атмосфера в каморке становилась все более удушающей от запаха подгоревшей еды.
Я попрощался кивком и под изумленным взглядом изрядно шокированного Чины, который так и не произнес ни слова после моей тирады, торопливо ретировался из душной каморки, стараясь не вдыхать едкий дым.
И только выйдя на улицу из прокуренного помещения казино и глотнув свежего вечернего воздуха с примесью выхлопных газов, выдохнул:
— Ну надо же! — И ухмыльнулся.
Да уж. И правда, поскреби бандита — найдешь человека. Главное, скрести так, чтобы напугался.