— А после этого ты с ней больше не это самое? — спросил я.
— Как-то не получалось, — пожал плечами Григорий. — Так что нет.
— Ну, тогда лучше больше не делай этого.
— И с Зойкой?
— Ну ты же не знаешь, что она у кого подцепила?
Григорий покачал головой и печально вздохнул.
— И вообще, Гриша, лучше этим вообще больше с такими вот дамами не заниматься. Да и вообще… Раз уж женился, спи только с женой, Гриша. Но провериться тебе все равно надо. Прямо завтра с утра, в Серпухове. И не ссы, ща почти все вылечивают. Даже ВИЧ не приговор — хроническая болезнь, держат под контролем.
Григорий опять вздохнул и нехотя кивнул.
* * *
Москва. Я шел по знакомой до боли улице, а сердце от накативших воспоминаний выпрыгивало из груди.
Господи! Прошла всего неделя с небольшим после смерти и переноса в казанского Серегу, а ощущение, будто я здесь тыщу лет не был.
Ностальгия такая, что руки задрожали.
Вон тот угловой магазинчик, где мы воскресным утром покупали свежую выпечку. Вон любимая лавочка у фонтана — сколько раз сидел здесь с кофе, листая свежую прессу.
А здесь когда-то Маруся училась кататься на велосипеде — я бежал рядом, придерживая седло, а она визжала от восторга и страха одновременно. Ей тогда было лет пять. Сейчас уже тридцать два, взрослая женщина с собственной семьей.
А тут мы с первой женой гуляли по аллее, обсуждая ремонт в квартире, отпуск, будущее…
Наконец я остановился перед знакомой высоткой, не самой-самой элитной, но такой привычной. Я в не полжизни прожил.
На входе, как всегда, сидел вахтер. Пожилой мужик с военной выправкой и недоверчивым взглядом. Николай Михайлович. Он поднял глаза от газеты и уставился на меня.
— Куда? — Голос его был жесткий, без полутонов.
Я замер. Черт. Не подумал. Николай Михайлович знает профессора Епиходова больше двадцати лет — седовласого, подтянутого мужчину за шестьдесят. А сейчас перед ним располневший тридцатишестилетний мужик в затертых джинсах и дешевом пуховике.
— К Тертерянам, — назвал я фамилию соседей.
— Фамилия? Документы предъявите. — Вахтер даже не шелохнулся. — Или вызывайте хозяев по домофону.
Документы мои на имя Сергея Николаевича Епиходова. Из Казани. Это вызовет еще больше вопросов.
— Понимаете, я… — начал было я и осекся.
Взгляд упал на газету перед вахтером. «Сам себе лекарь». А на столе — пластиковый контейнер с таблетками. Много таблеток.
Система тренькнула, пометив силуэт вахтера тонким красным контуром — впервые на моей памяти. Даже старика Эльдара в парке, которому жить осталось всего ничего, не помечала.
Диагностика завершена.
Основные показатели: температура 36,9 °C, ЧСС 88, АД 165/102, ЧДД 19.
Обнаружены аномалии:
— Гипертоническая болезнь (II стадия).
— Гипертрофия левого желудочка.
— Атеросклероз коронарных артерий.
— Варикозное расширение вен нижних конечностей (выраженное).
Я выдохнул и посмотрел вахтеру прямо в глаза:
— Давление скачет?
Тот вздрогнул.
— Откуда… — Недоверие сменилось растерянностью.
— А вы препараты-то правильные принимаете? Вот эти? — Кивнул я на контейнер, не давая ему опомниться. — Покажите.
Вахтер машинально протянул коробочку. Я быстро просмотрел — индапамид, периндоприл, аторвастатин.
— Неплохая схема, но дозировку периндоприла надо бы увеличить. У вас же верхнее под сто семьдесят скачет?
— Сто шестьдесят два утром было, — ошарашенно выдал вахтер. — А откуда вы…
— Опыт, — отмахнулся я. — Доктор я. Хирург. Вижу по лицу — одутловатость, капилляры на щеках. И ноги у вас болят, правда? Варикоз. Компрессионный трикотаж носите?
— Нет, — растерянно покачал головой Николай Петрович. — А надо?
— Обязательно. Второй класс компрессии минимум. Иначе тромбы заработаете. И к кардиологу сходите, корректировку терапии сделайте. Сейчас вот так ходите — бомба замедленного действия.
Вахтер побледнел.
— Да я… к врачам-то некогда…
— Некогда, — передразнил я. — А на похороны свои время найдется? Послушайте, вы же разумный человек. Запишитесь на прием, это не обсуждается. И скажите врачу, что дозу периндоприла надо поднять до десяти миллиграммов.
— Хорошо, — кивнул вахтер, явно сраженный моей напористостью. — Схожу. Спасибо. А вы… э… проходите. И звоните подольше, а то у них хоромы такие, что не достучитесь!
— Понял, — кивнул я. — Полчаса максимум. И про кардиолога не забудьте!
Николай Петрович махнул рукой, пропуская меня к лифтам.
Лифт поднимался мягко, бесшумно. На двадцать первом этаже двери разъехались, и я вышел в знакомый холл.
Ключ от квартиры нашел сразу — на условном месте. Неприметная заначка в подъезде. Открыл знакомую дверь, чутко прислушиваясь, словно вор, вздрагивая от малейшего шума.
Вошел в квартиру — знакомая обстановка, сердце екнуло. Разулся — не смог пройти в грязных кроссовках по шелковому ковру ручной работы иранских мастеров.
Первым делом пробежался по квартире, все просмотрел. Затем добрался до холодильника и открыл. Да, сразу видно — Ирина умотала на курорт надолго. Все продукты убраны, она в этом всегда была аккуратисткой. Ничего скоропортящегося.
Жаль, я бы сейчас перекусил.
Достал из заначки коробку с консервированными крабами, вскрыл. Прямо так, стоя на кухне, съел. Морепродукты — ценный ресурс для восстановления сил.
Затем я пошел в спальню. Моя любимая фотография, на которой мы с Ириной были сняты на фоне Эйфелевой башни, и которая висела на стене в самом центре… — ее там уже не было. Вместо нее красовалась какая-то позорная второсортная гравюра, одна из тех, что так любила Ирина, и не терпел и не понимал я — и тем более никогда не позволял, чтобы эта ерунда портила обстановку в квартире.
Я вздохнул, рассматривая комнату — Ирина, конечно, не отказывала себе ни в чем и, видимо, собиралась впопыхах: на кровати валялись упаковки и пакеты от новой брендовой одежды, на столе раскрытая коробочка, где кучкой лежали золотые браслеты и цепочки, — видимо, украшения выбирала и просто бросила на столе. Незакрытая косметика, духи — все это создавало тот самый хаос, по которому сразу видно, что женщина собиралась впопыхах. И что больше ее ничего на свете не интересовало.
Подняв кружевной бюстгальтер с пола, я аккуратно положил его на кровать рядом