Втайне я мечтала об успехе и поэтому согласилась на участие в школьном городском турнире по шахматам. Может быть, вместе с детством кончились и его дразнилки? И не произойдёт ничего страшного, когда я пройду через весь спортзал и встану на пьедестале для вручения медали? Этот кошмар с фамилией не может длиться бесконечно, «всё проходит, и это пройдёт». Надо проверить, может, уже и прошло.
Готовилась я к турниру со всем возможным усердием. Я хватала карманные шахматы, которые подарил мне папа – складная пластмассовая коробочка размером с носовой платок и фигурками размером с ноготь – едва проснувшись поутру, и носила везде с собой. Забывала позавтракать, но не забывала решать шахматные задачи из потрёпанного самоучителя, взятого в библиотеке. На переменах я выходила в коридор и отворачивалась к окну, располагая на подоконнике доску, игнорируя смешки любопытных одноклассников. Во время уроков я мысленно двигала фигурки, а едва заслышав последний звонок, бежала во Дворец спорта. Валерий Иванович был приятно удивлён таким открывшимся рвением, и занимался со мной персонально, разбирая премудрости миттельшпиля и оттачивая ферзевый гамбит. По вечерам я играла в шахматы с папой и обыгрывала его уже почти всегда.
– Поля, ты молодец, – сказал Валерий Иванович накануне соревнований. – Потрясающее трудолюбие, давно такого не видел. У меня нет сомнений в твоей победе, ты, главное, не волнуйся. Погуляй перед сном, проветри комнату и хорошенечко выспись. Я лично буду за тебя болеть!
Но той ночью я никак не могла уснуть. В голове крутился непонятно откуда взявшийся детский стишок: «Спать пора, уснул бычок, лёг в кроватку на бочок. Сонный мишка лёг в кровать, только слон не хочет спать». Почему-то вместо успокоения этот стишок вызывал смутную тревогу, какая бывает, когда надо что-то вспомнить, что-то важное, очень важное, от которого всё встанет на свои места. «Головой качает слон, он слонихе шлёт поклон».
Я вспомнила всё накануне рассвета, лишь на пару часов успев провалиться в дремоту до зловредного треска будильника.
Глаза никак не хотели открываться, и я тёрла их кулаками, пока ноги сами несли меня на кухню, где мама готовила завтрак. Я подошла к ней, обняла и спросила, усаживаясь за стол:
– Мам, а мой брат двоюродный Мишка, сын тёти Раи, он же где-то учится на военного?
– Да, в Сызрани, – сказала мама, – через год уже выпускается. А чего это ты вдруг вспомнила?
– Да не знаю, – я окунула палец в вазочку с клубничным вареньем и быстро облизала его, когда мама отвернулась. – Просто так. Он же сразу выпустится лейтенантом?
– Вроде как лейтенантом. Но ты лучше у папы спроси.
– А лейтенант – это же офицер? – спросила я.
– Да, офицер. Что это за вопросы такие у тебя с утра? – мама пододвинула мне тарелку. – На-ка, съешь лучше блин, я разогрела вчерашние.
Но у меня уже не было аппетита. Как липким туманом обволокла меня внезапная догадка. Всё потому, что накануне в шахматный клуб пришёл новенький. Звали этого второклашку Заур Асланов, у него были тёмные, глянцевые, как горячий гудрон, глаза и беспрестанно шмыгающий длинный нос. Он пристраивался за спинами игроков, сидящих над шахматными досками, и норовил к месту и не к месту давать советы.
– Вай, везир оставь, коня двигай! Ээээ, зачем?! Офицер, офицер играет!
Поначалу его речь казалась странной, но потом я из интереса постояла рядом, и поняла, что маленький азербайджанец называл шахматные фигуры на свой лад, и везир – это ферзь, топ – это ладья, а офицер – это слон. Слон. Офицер.
«…будет у одной слон, а у второй дочь…»
Я никогда её не видела, но воображение махом нарисовало мне цыганку-предсказательницу из услышанного в детстве разговора мамы и тёти Раи вплоть до мелочей: засаленный цветастый платок, чёрные с проседью пряди, чёрные, как у вороны, глаза и чёрная бородавка над раздутой верхней губой. Цыганка ощерилась в улыбке, обнажив золотой ряд зубов, и сказала, как каркнула, глядя мне прямо в глаза: «Саратон!».
Вот только этого сейчас не хватало. Прочь всякие глупые мысли! Я собираюсь на турнир по шахматам – игре, основанной на логике, анализе, математическом расчёте, а в голову лезут какие-то дикие предрассудки. Я решительно схватила блин, откусила сразу половину и принялась яростно жевать. Мама обрадованно налила крепкий чай в приготовленную специально мою «счастливую» чашку со сколотым краем, и, потирая шершавости края чашки пальцем, я мысленно продолжила разбор вчерашней партии с Ларой Копцевой из четвёртой школы, выкинув из головы всё лишнее.
К началу турнира я смогла заставить себя сосредоточиться только на предстоящей игре и встрече с соперницами. Всех их я знала, со всеми играла раньше на отборочных соревнованиях. Ни одна из них не виделась мне серьёзным противником. Знание – моя сила, и как никогда раньше я была уверена в себе.
Первое место в индивидуальном зачёте мне досталось по праву, и мама так радовалась, что отрядила папу на награждение вместе с купленным накануне фотоаппаратом «Зенит».
– Мы потом напечатаем в ателье большие фото, – сказала мама, – и ты развесишь по стенам своей комнаты, вместе с медалью! И когда будут приходить гости – будет, что показать, тебе хватит стесняться, пора начинать гордиться!
Я даже поддалась её уговорам и надела новое голубое платье, слепившее глаза изобилием люрекса.
– Ах, как жаль, что я не смогу убежать с работы – за мной следят, – вздохнула мама, – хорошо, что отец наш начальник, сам себе выпишет перерыв. Отец! Ты проверил фотоаппарат? Я хотя бы на фото посмотрю, как всё было!
– Проверил, проверил, – сказал папа, – не переживайте, девчонки,