– Там такая невеста! Фата длинная-предлинная, и белый венок! Ну, ты чего? Тебе плохо?
Мне было плохо. Больше всего на свете я хотела сейчас схватить Вику за руку и побежать смотреть свадьбу, нырять между громкими праздничными людьми, танцуя под музыку и крича во всё горло «Горько! Горько!», ведь только на свадьбах всем детям можно беситься и кричать. Но я должна была что-то сделать, чтобы мама больше не беспокоилась. И чтобы папа не смотрел на неё виноватыми глазами. И чтобы меня не сажали для воспитания на неудобную табуретку. Чтобы всё стало как было раньше, спокойно и без тревог.
– Вика. Мне мама не разрешает больше с тобой дружить.
Я вытолкнула из себя эти слова и немедленно заплакала, наклонив голову и прижав ладони зачем-то к ушам. Я не слышала, говорит ли мне что-нибудь Вика – звуки музыки с улицы становились громче, как и мои собственные всхлипы – и я не видела, что происходит сквозь ненастье горячих слёз. А потом я почувствовала, что она уходит, и чтобы увидеть свою подругу в последний раз, подняла голову, смахивая вновь набегающие слёзы: удаляющаяся фигурка в коротком платье в разноцветный горошек, подрагивающая на спине косичка и распустившийся розовый бант, свисающий лентами до колен – я поняла, что Вика тоже плачет, растирая кулаками глаза. И уже успели вернуться довольные сёстры Кнельзен, а я всё стояла на том же месте, всхлипывая бесслёзно, и смотрела в сторону улицы, куда ушла Вика.
Плакать в одиночку всегда тяжелее. А самое трудное – это когда некому всё рассказать. Пусть бы приехала тётя Рая! Когда она приезжает, мама чаще смеётся, и двигается быстро и легко, а тётя Рая треплет меня по щеке и обнимает за плечи. С ней можно шептаться про всякое перед сном. Приезжает она часто, потому, что тоже любит у нас бывать. Едва зайдя в квартиру, тётя сразу же открывает все окна, снимает с гардин и замачивает занавески, ходит со мной во двор выбивать половики, хотя мама и морщится: «У нас есть пылесос!» По вечерам мы играем в лото, я даже, бывает, выигрываю. После её отъезда мы несколько дней по привычке открываем окно, для свежего воздуха, но потом снова лишь форточку – мама боится сквозняков.
Тётя Рая приехала в день похорон Клавы-Цветастое-Платье. Семья Клавы жила в доме напротив нашего. Я тогда стояла возле подъезда и смотрела, как поминки устраивают прямо во дворе. Голый по пояс Клавин муж Виктор, загорелый до черноты, и ещё двое парней с такими же вихрастыми затылками и белыми бровями вытаскивали прямо из окна первого этажа столы, составляли их в ряд недалеко от подъезда, накрывали полотном белой клеенки с васильками и маками.
–Эх, Клава, Клава, – разглаживая рукой клеёнку, причитала Петровна, вездесущая ситцевая бабушка из тех, что знали все порядки и уклад, – вот же прибрал Господь молодуху!
Петровна, всхлипывая, раздавала соседским детям карамельки и житейскую мудрость. О том, что кутью надо есть обязательно, а не дуть один компот из гранёных стаканов. О том, что нельзя смеяться, сидеть надо тихо, и уступить место новому, кто подойдёт. Клава была добрая, её помянуть захотят многие, да и Виктора вот уважить… Как он теперь с мальчонкой-то?!
– Сколько ей было? – неожиданно сзади раздался голос Раи. Поставив коричневый чемодан на скамейку, тётя притянула меня к себе и чмокнула в макушку. – Здравствуй, Полечка.
– Тридцать пять. За полгода сгорела, – к разговору охотно подключилась соседка из дома напротив. Вместе с Петровной она накрывала на стол, принимая из тех же окон, откуда до этого доставали столы, большие кастрюли с салатом и варёной картошкой. Ещё две женщины у стола раскладывали кутью по глубоким тарелкам и рвали свежие лепёшки – только с базара – крупными ломтями. Рядом хмурый Виктор пересчитывал бутылки «Столичной», братья его с тремя соседскими мужиками нервно топтались поодаль, дымя «Беломором». Из окна второго этажа, пристроившись между обгрызенных красных гераней, скорбно смотрел упитанный рыжий кот.
Соседка покосилась на мужчин и продолжила, понизив голос:
– Виктор за ней сам ходил, до последнего. Отощал, одни глазюки остались. Не спасла любовь от напасти. Намучался. Хороший парень, долго один не задержится.
– Уезжать ему надо с сыном. – Тётя резко схватила багаж и увлекла меня за плечи к подъезду.
– Да как же! – воскликнула невысокая остроносая женщина с надорванной лепёшкой, от которой она, не стесняясь, откусывала через раз между раскладкой кусков по тарелкам. – Квартира у них тут хорошая, Витька же работяга. Как здесь, он нигде уже столько не зашибёт, да и мужики у них в семье крепкие, вывезут…
Голоса за спиной затихали по мере нашего с тётей забега по лестнице. Мне было жаль, что я не дослушала про Витьку и его семью, и непонятно, почему раскраснелась вдруг тётя, обычно весёлая, тёплая, круглая. Мы вкатились стремительно сразу на кухню, и тётя выдвинула меня перед собою щитом:
– Посмотри! О себе не думаешь, о ребёнке подумай! У вас опять там, внизу!
– Рай, ты чего прям с порога? Устала? Давай сюда чемодан, ох, тяжёлый какой! Чаю хочешь? Или вот квас ещё есть в холодильнике.
Мама с отцом суетились, оторопев.
– Как ни приеду, – сказала тётя, – у вас тут хоронят.
– Да тебе это кажется, Рая, – сказала мама. – Дай обниму! Ты, поди, перенервничала. Хотя, если честно, меня эта музыка тоже бесит. Окна на дорогу, так каждые вторник—четверг, и тарелки эти как по мозгам долбят.
– Качественно играют, по совести! – включился папа. – Не во всех местах у нас похороны с оркестром! Правда, идти через весь город с процессией, да по жаре… Хорошо, что сейчас машина под гроб и под памятник, было дело, и на руках несли, по очереди.
Я тихо сидела на табуретке в углу, мне нравились взрослые разговоры. Похороны были делом таким обыденным, что смерть не воспринималась трагедией, и цокали языком только в случаях выдающихся, если усопший был молод или погиб не от болезни. Мне, восьмилетней, казалась и Клава уже пожилой, и уход её вполне своевременным.
– Мам. А тёть Клава будет светиться? Ну, в темноте, из могилы?
Я не выдержала. Мальчишки со двора хвастались, что лазили на кладбище, и в безлунную ночь из могил «комбинатских» сочился голубой свет. А у начальника автобазы почернела карточка, вставленная в квадратные пазы памятника. А у восьмиклассницы Софы, что нашли прошлым летом на