В число советских выпускников КУТВ входят и другие ведущие писатели Средней Азии середины XX века: Молдогазы Токобаев (выпуск 1931 года; 1905–1974), один из первых киргизских драматургов; Сагит Мифтахов (выпуск 1927 года; 1907–1942), башкирский драматург; Ата Каушутов (1903–1953), туркменский писатель и драматург, один из основателей современной туркменской литературы; Мажит Давлетбаев (выпуск 1924 года; 1900–1938), выдающийся казахский поэт, прозаик и драматург; Касымалы Баялинов (выпуск 1933 года; 1902–1979), писатель, переводчик, председатель правления Союза писателей Киргизии; Ахмед Хатков (1901–1937), адыгейский писатель, позднее секретарь Адыгейской писательской организации; Шигабетдин Шагар (1904–1941), башкирский и татарский писатель; чуваш Прохор Трофимов (выпуск 1929 года; 1908–1991); Павел Кучияк (1895–1943), алтайский поэт и драматург, основатель алтайского театра и автор его классической пьесы «Чейнеш» (1938) о Гражданской войне в Сибири и установлении советской власти, а также Виктор Кок-оол (выпуск 1932 года), после КУТВ несколько лет проучившийся в Государственном театральном институте имени А. Луначарского и сыгравший аналогичную роль в тувинской драматургии. Хасан Исраилов между выпуском из КУТВ и своим отчаянным мятежом работал корреспондентом «Крестьянской газеты» и параллельно писал стихи и пьесы на стороне [103]. Советские учреждения нуждались в кадрах из республик, поэтому многие молодые, честолюбивые и зачастую не лишенные литературных способностей люди тянулись из провинций советской Азии в КУТВ, попадая в водоворот московской литературной и политической жизни в 1920–1930‑е годы.
Советская словесность в межвоенный период
КУТВ по-прежнему оставался черным ходом в советскую словесность, хотя пользовались этой дверью часто. Парадный вход охраняли специализированные литературные организации. Хотя они ориентировались в основном на Западную Европу и Северную Америку, их силовое поле, равно как само очарование революции, привлекло в советскую орбиту многих азиатских и латиноамериканских писателей. Поэтому число таких авторов, известных советским культурным институциям, и текстов, читаемых советской публикой, стабильно росло с начала 1920‑х до начала 1950‑х годов, пусть они и оставались на периферии. На протяжении этого периода республика советской словесности прошла несколько этапов развития (предполагаемый Литинтерн, радикальная МОРП, антифашистская по общей направленности Ассоциация защиты культуры и движение за мир, развернувшееся в начале холодной войны), причем на каждом из них, как будет показано далее в этой главе, в нее вливались новые группы незападных писателей со своими текстами и образовывались новые институты: постоянное Бюро, координировавшее рутинные процессы; международные писательские съезды, начиная со съезда пролетарских писателей в Москве в 1927 году; мировая сеть литературных журналов и издательств, выстроенная соответственно вокруг московского многоязычного журнала «Интернациональная литература» и Издательского товарищества иностранных рабочих в СССР (ИТИР), а также более обширный советский переводческий проект; наконец, учрежденная после Второй мировой войны Международная Ленинская премия «За укрепление мира между народами», утверждавшая альтернативный литературный канон [104]. Таким образом, первые контакты советской литературы с литературами Африки, Азии и Латинской Америки сложились еще до расширения сферы влияния СССР в постсталинскую эпоху.
Ил. 1.2. Обложка первого выпуска журнала «Интернациональная литература» (1932) на английском языке
Советский литературный интернационализм был провозглашен в разгар Гражданской войны. В августе 1920 года, во время Второго конгресса Коминтерна, было объявлено о создании Временного международного бюро Пролеткульта, куда вошли такие делегаты Коминтерна, как писатели Анатолий Луначарский, Джон Рид и Раймон Лефевр. Насколько мне известно, повторно его так и не созвали. В 1921 году, на следующем, третьем, конгрессе Коминтерна, была выдвинута – однако вскоре забыта – идея Литинтерна, литературного аналога журнала «Коммунистический интернационал» [105]. В Четвертом конгрессе Коминтерна, прошедшем в 1922 году, принимал участие Клод Маккей, один из ведущих авторов Гарлемского ренессанса, родившийся на Ямайке; он, как известно, прочел «Доклад о негритянском вопросе». Маккей был первым из череды афроамериканских писателей, совершивших паломничество в страну большевиков, – их влекло обещание мировой борьбы с классовым и расовым угнетением [106]. Маккей провел несколько месяцев между Москвой и Ленинградом, познакомился с некоторыми русскими писателями и выступал со своими стихами перед русской аудиторией. Правда, впоследствии, подробно рассказав о своей поездке в эссе и автобиографических текстах, он разочаровался в Советском государстве и больше не приезжал в Москву [107]. Но, даже не отправляясь в СССР, ряд афроамериканских писателей 1920–1930‑х годов, которых Стивен Ли назвал «этническим авангардом», активно следили за решительными советскими попытками преобразования общества [108].
Ил. 1.3. Клод Маккей читает «Доклад о негритянском вопросе» на Четвертом конгрессе Коминтерна. Ноябрь 1922 года. На заднем плане – Карл Радек, Клара Цеткин и другие коммунистические лидеры. Библиотека Бейнке
Учитывая, что государственные ресурсы по-прежнему поглощала Гражданская война, а сама страна находилась в международной изоляции, утопические проекты, подобные Литинтерну, были обречены остаться на бумаге. Хотя эти ранние замыслы международной писательской организации формировались в целом под эгидой Коминтерна, занимался ими Пролеткульт – массовая организация, ставившая перед собой задачу создать пролетарскую культуру из пепла старой, буржуазной [109]. С середины 1920‑х годов, когда начался закат Пролеткульта, эти интернациональные инициативы подхватила Российская ассоциация пролетарских писателей, печально известный РАПП – организация совершенно иного типа: малочисленная, узконаправленная и «партийная», то есть в гораздо большей мере пытавшаяся отразить и предвосхитить политику партии и правительства [110]. Эти установки неизбежно накладывали отпечаток на рапповское понимание интернационализма, а также на выбор авторов, текстов и читателей, интересовавших РАПП, и на условия взаимодействия с ними. Скажем, поскольку РАПП объявил войну советскому футуризму и отстаивал реалистическое искусство, ни один зарубежный авангардист, будь он даже член партии, не отвечал его «революционным» стандартам. Вместе с тем из‑за нетерпимости РАППа к попутчикам даже мэтры реализма, в целом симпатизирующие советскому проекту, такие как Ромен Роллан, воспринимались не как потенциальные союзники, а как мишень для критики. Яростным нападкам РАППа подвергся даже Анри Барбюс, убежденный коммунист и реалист, чья группа «Кларте» (1919–1921) стала одной из первых организаций левого интернационализма в литературе и чей еженедельник Monde позднее (1929–1935) выступал ведущим литературным журналом французских левых [111].
Даже Бела Иллеш, один из основателей и секретарей Международного бюро революционной литературы (МБРЛ), венгерский романист, живший в Москве в изгнании, и член РАПП, говорил, что первые попытки МБРЛ объединить национальные организации пролетарских писателей были обречены, потому что таких организаций на