— А, значит, язык на месте, Волк.
Я невольно посмотрела на величественного пса у его ног. Я слышала, что зверо-фейри ездят верхом на Меер-волках. Этот — колосс. И должен быть таким, чтобы вынести хозяина.
— Никогда не видела? — спросил он, ловя мой взгляд.
— Призрачный-фейри однажды принес в трактир щенка Меер-волка, — ответила я тихо. — Нашёл его брошенным. Он был огромный, голова выше моего пояса — для младенца.
— Меер-волки не бросают щенков, — отрубил он, с оттенком превосходства. — Скорее, мать погибла, отбивая его у хищника.
— Все вырастают до его размеров? — кивнула я на чёрного пса.
Он фыркнул, полуоскалившись — показал длинные клыки:
— Нет. До Волка никто не дотягивает. Он король своего вида.
— Как его зовут? — я стояла на границе света.
— Я уже сказал. Волк.
— То есть ты назвал волка — Волком?
Он подался вперёд, упёр локоть в колено, подбросил в огонь полено — языки лизнули мясо. У меня свело желудок.
— А как ещё его звать?
— Не знаю. Например, Нäкт — в честь бога ночи?
Я подошла ближе и села прямо на землю — ни пня, ни чурбака для второго человека здесь не было. Он живёт в одиночку.
— Или, раз уж он король, — Король.
Волк обошёл костёр и вытянулся у меня сбоку. Я дёрнулась, но он только лизнул тыльную сторону моей ладони и уложил морду на лапы. Я нерешительно провела ладонью по загривку.
— Нежный, как для такого гиганта.
Пёс фыркнул и придвинулся ближе.
Тёмный фейри презрительно хмыкнул:
— Предатель.
Он поднял с земли бурдюк и метнул мне. Я поймала его на коленях.
— Жар ты пережила, но пить нужно. Пей.
С благодарностью отвинтила пробку, пила жадно. Ещё. Холодная вода легла на пересохшее горло, как благодать.
— И как ты так быстро сломила лихорадку? — буркнул он. — Колдовство?
Я приподняла бровь:
— Если ты про магию, то возможно. Мои редко болеют. Вода для скалд-фейри — сама по себе магия.
Это правда: вода лечит скалд-фейри. Особенно тех из нас, у кого связь с водой крепче. Не рухни я без чувств в снег, уходя от мевийцев, я соткала бы из снега целебный кокон в ледяной стуже. Но мне было не до мыслей: беги — или поймают.
— Гм. Колдовство, — проворчал он.
Вдруг зверо-фейри вынул из ножен у пояса чёрный клинок длиной с мою руку. Я дёрнулась, но усидела — он лишь присел ближе к огню.
— Убивать тебя не собираюсь.
Он отрезал пласт от задней ноги и уложил его на ту самую ветошь, которой вытирал руки. Потом отрезал ещё и обошёл костёр, протягивая мне. Я подняла взгляд — и снова поражалась его размерам, — но приняла и положила на колени.
Себе он отрезал огромный кусок, уселся на пенёк и откусил. Я не могла не заметить: клыки у него длиннее любых, что я видела. Впечатляющий зверо-фейри. Впечатляющий — в том, как легко он разорвёт меня одним ударом. Я уставилась на поджаренное мясо в ладонях — и ощутила подступившую тошноту.
— Ешь. Тепло нужно не только снаружи. Пища согреет изнутри — и поможешь телу биться с холодом.
Я моргнула:
— Я… не могу.
— Почему? — он окинул меня тем самым изучающим взглядом, будто я тронутая.
— Я не ем мясо.
Он уставился откровенно озадаченно:
— Что значит — не ешь мясо?
— То и значит. Я его не ем.
— Мясо едят все.
Теперь уже я фыркнула:
— Возможно, по эту сторону мира. Но я — нет. И рыбу — тоже нет. У нас так не принято.
— И как вы живёте? — он был искренне сбит с толку.
Я улыбнулась:
— В мире есть не только мясо. Хлеб, сыр, овощи.
Он скривил губу, обнажив пугающе острые клыки:
— Этим не проживёшь.
— Разумеется, можно жить и на этом, — я показала на себя; шкура с плеча сползла к талии. — Как видишь, живая.
Его взгляд скользнул ниже. Я знала: фигура у меня пышная, на таких мужчины засматриваются. Сёстры — тонкие, строгие, а я сложена иначе. Часть моего скальдовского обаяния — дар богов, который притягивает не тех, кого надо. Как сейчас.
— На тебя глянешь — скажешь, мясо ешь, — произнёс он.
— Не будь вульгарным, — закатила глаза я и, не давая страху поднять голову, пододвинула ломоть оленины Волку. Тот мгновенно умял мою порцию. Я поднялась, подтянула на себя шкуру и плотнее закуталась. — Так я у тебя пленница?
Он нахмурился:
— И что мне с тобой делать? — И доел свой огромный кусок. Когда он слизывал сок с губ, я заметила раздвоенный язык. Чудовище — больше любого, с кем я сталкивалась за годы дороги и пряток в Пограничье.
— Свободна, — он кивнул в сторону леса.
Значит, злого умысла нет. Хорошо. Я глянула в тёмную ночь — не сказать, чтобы я горела желанием уйти от этого огня, пусть и в компании сварливого зверо-фейри.
Облегчение мигом улетучилось, когда он спросил:
— От чего ты бежала? — он спрыгнул с пня, опёрся коленом у огня, срезал ещё мяса, скользнул на меня золотым взглядом: — Или сказать точнее — от кого?
Притворяться смысла не было. Он может выглядеть зверем, но разумным.
— От тех, кто не должен меня найти, — ответила я.
Он хмыкнул:
— До этого, женщина, я и сам додумался.
Волк доел остатки, поднялся и встал у меня сбоку, лицом к хозяину. Зверо-фейри не сводил с меня глаз.
— Украла что-то?
— Нет, — отрезала я.
— Убила кого-то?
— Нет! — выкрикнула громче.
— Тогда?
— Я сбежала из дома. Вот и всё.
Он приподнял бровь, сел обратно, жуя:
— Хочешь сказать, что скалд-фейри гнались за тобой через весь Мородон, Пограничье и в сам Мирланд — в глушь тёмных? — покачал он головой, не веря.
— Они не из Мородона. Из… других мест, — я не пожелала говорить больше. А вдруг он наёмник — сдаст за выкуп?
— Чем ты так важна? — низкий голос зазвучал мягче, опасно приятно — он уговаривал признаться.
— Это не твоё дело.
— Нет. Но ты одна, посреди Мирланда. Стоит тебе сунуться в лес, прежде чем тебя догонят твои — тебя найдут здешние чудища. — Он покачал головой. — Поверь, этих встречать не стоит.
Я сглотнула: он прав. Я редко выходила из-под крыла Халдека, но слухов о хищниках Мирланда и предгорий Солгавийских гор слышала предостаточно. А мой сиренскин дар на чудищ не действует. На таких — нет.
Я вернулась к огню и снова села:
— Может… если ты не против, останусь тут до утра. А потом ты укажешь мне ближайшую деревню. Кроме Пограничья.
— Ближайшая деревня — моя. И