«Сама по себе река Стоход небольшая, длиной около 150–170 верст, но глубока (за исключением отдельных участков). Она протекает по широкой болотистой местности, разветвляясь в рукава, число которых доходит до 12, отчего эта река и называется Стоход. Эти рукава то сливались в 1–3 русла, то, вновь расходясь, делали реку обманчивой как по ее глубине, так и в проходимости. И несмотря на свою по первому взгляду малозначимость, эта река в 1916 году сыграла для русских буквально роковую роль. До сих пор приходится удивляться, почему так настойчиво и упорно, чтобы взять Ковель, командование посылало войска через Стоход с востока на запад, а не с юга на север вдоль реки, где и артиллерия действовала бы с большим успехом, и пехота, применяя то же упорство, имела бы много меньше потерь и определенный успех» [60].
Дело было не только в странной географии, а в совершенно неподходящей для наступления местности. Глубокая петляющая река, поросшие высокой травой берега и… болото! Цепи шли очень медленно, чтобы не оставить в чавкающей жиже сапоги, солдаты в буквальном смысле вырывали ноги из трясины. Руками! Раненые тонули, эвакуация была почти невозможна. И все это под жестким пулеметным и артиллерийским огнем немцев. Причем командование собрало на этом участке не просто гвардию, а ВСЮ ГВАРДИЮ вплоть до Гвардейского морского экипажа.
«В общем — умышленно или по неспособности, здесь для русской гвардии наше командование вырыло могилу, ибо то пополнение, которое укомплектовало вновь состав полков, было далеко не гвардией» [61], — пишет очевидец происходившего.
Потери были колоссальными. И что важно — бессмысленными. Огромной ценой гвардии удалось захватить несколько плацдармов, но из-за болотистой местности окопаться на них было невозможно. Германская артиллерия косила солдат и офицеров. Попытки атаковать приводили к новым потерям, оставаться на месте означало нести потери, только чуть меньшие. Лишь после четвертого захлебнувшегося наступления на Ковель гвардия перешла на старые позиции и вновь вернулась к позиционной войне.
Кто же виновен в таком избиении отборных частей? Начальник штаба Верховного главнокомандующего генерал Алексеев — это говорят большинство исследователей. В феврале 1917 года именно он разошлет телеграмму командующим русской армией и скроет от царя ответы, где была готовность поддержать Николая II. Фактически именно он осуществил важнейшую часть заговора и убедил монарха в необходимости уйти в сторону ради спасения России. Будь под рукой царя верная и мощная гвардия, подобные действия были бы крайне затруднительны [62].
Весь этот экскурс в темные страницы 1917 года наглядно свидетельствуют нам, что отношение к произошедшей внезапной и резкой ликвидации монархии в России было столь неожиданной новостью для всех, кто тогда служил стране. Алексей Алексеевич Игнатьев встретил известие с волнением и даже радостью!
«Обрадовались мы революции, но что она за собой принесет? Для меня, усталого не от работы, а от борьбы, жаждавшего коренных перемен в управлении России, революция в первую минуту казалась великим счастьем. Но как Россия сможет жить без царя? Что скажет наш многомиллионный народ? Как отнесется к революции наша великая армия?» [63] — эти вопросы граф задает в своей книге сам себе, а ведь в тот момент их задавал себе каждый из подданных Российской империи.
Новая российская власть в лице Временного правительства и быстро «растущего» в его составе А. Ф. Керенского прислала Игнатьеву сначала телеграмму о продолжении его работы во Франции, а следом и вторую, в которой сообщили о производстве его в генерал-майоры. Работа по снабжению боеприпасами для воюющей армии была крайне важна, и Алексей Алексеевич не прекращал ее ни на минуту. Тем более что события в России осенью 1917 года выглядели все более печально, как и общая ситуация мировой войны. Еще один государственный переворот в Петрограде и непонятная перспектива борьбы на фронте. «Если бы тогда, в ноябре 1917 года, мне сказали, что ровно через год война не только кончится, но и будет выиграна союзниками, — я бы в этом усомнился… Во Франции дела тоже не радовали тогдашних союзников. Если при полном напряжении русского фронта французам и англичанам не удалось в течение трех лет ни разу проломить застывший германский фронт, то какая же сила могла теперь положить конец опостылевшей всем позиционной войне?» [64]
Чехарда с русской властью привела к тому, что граф Игнатьев поступил неожиданным образом. Пользуясь своими отличными отношениями с французскими военными и гражданскими властями, он договорился о небольших финансовых переменах. Все средства, которые принадлежали правительству России в наличной и безналичной форме, — все было переведено на личный счет графа Игнатьева, к которому имел доступ только он лично. Как Алексею Алексеевичу удалось это сделать и какие аргументы он на самом деле изложил французам, мы можем только предполагать. Однако вся история хаоса и Гражданской войны в России выявила острое нежелание «союзников» признавать кого-либо законной властью. Ни Деникин, ни Колчак не были признаны, как не признавали западники и большевиков. Только Врангель добился признания, но случилось оно за неделю до эвакуации врангелевской армии из Крыма. Почему не признавали политики Запада никого в России? Ответ очевиден: нет власти, нет законного владельца. Все вокруг ничье! Вместо этого «союзники» быстро и охотно признавали любую часть Российской империи, которая вдруг понимала, что она отдельное государство [65].
Соглашаясь на перевод всех средств, по сути, на частный счет Игнатьева, французы делали первый шаг к конфискации средств Российской империи. Никакую власть не признаем, а частные активы потом можно и конфисковать. Да и действия Запада всегда рассчитаны на человеческие слабости, что давало им даже не надежду, а уверенность, что потом за гражданство, за «коврижки», за часть суммы военный агент России передаст эти суммы французскому правительству.
Они просчитались. Но надежда украсть русские активы была столь заманчива и сильна, что Игнатьеву удалось добиться согласия французских властей на такой специфический финансовый трюк. После длительного обмена письмами специальным декретом, разосланным всем французским ведомствам, он был признан «единственным представителем русских государственных интересов во Франции» [66]. Получилось, что французы признавали только его.
На счету Алексея Алексеевича в Банк де Франс появилась огромная сумма, которая потом только росла за счет нахождения и реализации всех российских активов, где бы и в какой бы форме они ни находились. Есть груз, который был оплачен, но не отправлен? Продается во Франции — деньги на счет. В итоге сумма быстро выросла до 225 млн франков, по сегодняшним деньгам — примерно $7,5 млрд!
Дальше, по мере того как в России разгоралась Гражданская