Мария кивнула, её лицо оставалось спокойным, но внутри она лихорадочно анализировала его слова. Его прямота подтверждала, что он доверяет ей, но он явно боялся говорить слишком много в таком месте. Она решила сменить тактику, чтобы он не сменил тему.
— Ты прав, Эрих, — сказала она тёплым, почти успокаивающим голосом. — Но ты ведь не можешь отрицать, что все на взводе. Гестапо, СС, Абвер — они кидаются друг на друга, вместо того чтобы искать настоящих виновных. Это не играет на руку рейху, не так ли?
Манштейн горько усмехнулся, его взгляд скользнул к окну, где звёзды сияли в ясном небе.
— Ты видишь всё как есть, Хельга, — сказал он. — Да, они подозревают друг друга. Мюллер думает, что это скрытые коммунисты, и арестовывает всех подряд. Канарис клянётся, что это иностранные шпионы — британцы или русские, но его отчёты не дают конкретики. Гиммлер видит предателей в каждом и хочет, чтобы СС взяло всё под контроль. А фюрер… он не слушает никого, кроме своих эмоций. Это бардак, и мы все в нём тонем.
Мария мысленно отметила его слова. Разобщённость между гестапо, Абвером и СС была слабостью, которую Москва могла использовать. Но ей нужно было больше — что-то, что указывало бы на виновников взрыва или хотя бы на их мотивы.
— А что говорят твои коллеги? — спросила она, её тон был нейтральным, но с лёгким намёком на доверительность. — Клюге, Вицлебен… они ведь тоже обеспокоены? Или они верят, что гестапо найдёт ответы?
Манштейн вздохнул, его взгляд стал тяжелее. Он явно не хотел упоминать имена, но их давнее знакомство позволяло ей задавать такие вопросы.
— Клюге зол, как и все мы, — сказал он, понизив голос. — Он считает, что гестапо слишком увлечено арестами. Вицлебен осторожнее, но даже он говорит, что фюрер слишком торопится с выводами. Они оба хотят, чтобы мы сосредоточились на укреплении армии, а не на этой охоте за призраками. Но фюрер требует крови, Хельга. И если мы не дадим ему виновных, он найдёт их сам.
Мария почувствовала, как её сердце забилось быстрее. Это было именно то, что она искала — намёки на разногласия в высших кругах Вермахта. Она сделала ещё один глоток кофе, чтобы скрыть свою реакцию, затем посмотрела на Манштейна с лёгкой улыбкой.
— Крови, — повторила она тихо. — Это слово, которое я слышу всё чаще. Но чьей крови, Эрих? Врагов рейха или тех, кто просто оказался не в то время не в том месте?
Манштейн вздохнул.
— Ты знаешь, о чём я, Хельга, — сказал он почти шёпотом. — Если мы не найдём настоящих виновных, фюрер найдёт тех, кто заплатит за наши промахи. И это могут быть не только рабочие в Эссене. Это может быть любой из нас. Гестапо уже рыщет по Берлину, ищет, кого бы обвинить. И я не хочу, чтобы это были мои люди.
Мария кивнула, её лицо оставалось спокойным, но внутри она ликовала. Его слова подтверждали, что рейх трещит по швам, и даже его элита боится стать жертвой гнева фюрера. Она решила рискнуть и задать ещё один вопрос.
— А что, если виновные — не те, кого ищет гестапо? — спросила она, её голос был мягким, но с лёгким намёком на провокацию. — Что, если это кто-то, кто знает, как работает система? Кто-то, кто может ударить и остаться в тени?
Манштейн замер. Он знал, что она права, но говорить об этом в кафе было слишком рискованно.
— Хельга, ты знаешь, что я не могу говорить об этом здесь, — сказал он. — Если бы я думал, что это кто-то из наших, я бы уже действовал. Но у меня нет доказательств. И я солдат, а не следователь. Моя задача — держать армию на плаву, пока гестапо и СС рвут друг друга за власть.
Мария кивнула, понимая, что дальше давить нельзя. Он был откровенен, насколько мог, и его слова уже дали ей достаточно для отчёта. Но Москва захочет больше, и ей нужно было найти способ продолжить этот разговор в более безопасной обстановке.
— Ты прав, Эрих, — сказала она, её голос был тёплым, почти успокаивающим. — Это работа гестапо. Но я знаю, что ты видишь больше, чем другие. Если кто-то и может понять, что происходит, это ты.
Манштейн посмотрел на неё, его взгляд смягчился, и в нём мелькнула лёгкая улыбка.
— Ты всегда умела задавать правильные вопросы, Хельга, — сказал он. — Но будь осторожна. В Берлине сейчас с каждым днём всё опаснее. И я не хочу, чтобы ты пострадала.
Мария улыбнулась.
— Я ценю твою заботу, Эрих, — ответила она. — Но я привыкла говорить с друзьями без утайки. И я знаю, что ты тоже. Может, нам стоит встретиться где-нибудь… где потише? Где можно говорить свободнее?
Манштейн кивнул, его взгляд стал задумчивым. Он явно понимал, что она предлагает продолжить разговор в более безопасном месте, и эта идея его не отталкивала.
— Может, и стоит, — сказал он. — Но сегодня нам лучше закончить этот разговор. Здесь слишком много глаз и ушей. А ты… ты слишком умна, чтобы быть просто светской дамой. Иногда я задаюсь вопросом, кто ты на самом деле, Хельга.
Мария рассмеялась, её смех был лёгким, почти игривым, но она знала, что он не шутит.
— Просто женщина, которая хочет понять, куда движется рейх, — ответила она. — Как ты сказал, мы на развилке. И я хочу знать, по какому пути мы пойдём.
Манштейн кивнул, понимая, что она сказала всё, что могла, в этом месте. Когда час стал поздним, кафе начало пустеть. Манштейн взглянул на часы и встал.
— Это был интересный вечер, Хельга, — сказал он. — У тебя острый ум, и я всегда рад нашим беседам. Но будь осторожна. Времена сейчас неспокойные.
Мария поднялась, поправляя платье.
— Мне бы хотелось продолжить, Эрих, — сказала она. — Надеюсь на нашу скорую встречу.
Он кивнул, его лицо осталось непроницаемым, но в глазах мелькнула искра интереса.
— Доброго вечера, Хельга, — сказал он, коротко поклонившись.
Мария осталась у столика, её взгляд скользнул к окну, где звёзды сияли в ясном небе. Она знала, что Москва будет довольна её отчётом. Но её работа была ещё далека от завершения.
* *