— Он написал мне, — начал я, и рассказал все. Про письмо, про изгнание, про холодное возвращение. Про то, как дверь открыл не дворецкий, а он сам — иссушенная, угасающая тень того властного человека, которого я помнил. Я рассказал, как он рухнул и мне едва удалось его поймать.
Она слушала молча, не перебивая, не задавая вопросов. Ее лицо было непроницаемым, но я видел в ее взгляде предельную концентрацию. Она не просто слушала — она впитывала каждое слово.
Когда я закончил, она еще некоторое время молчала, медленно вращая в пальцах ножку бокала.
— Значит, ты спас жизнь человеку, который сломал твою, — сказала она наконец с какой-то долей философии в интонации.
— Получается так, — кивнул я.
В этот момент музыка в зале сменилась. Ансамбль заиграл медленную, тягучую мелодию — саксофон выводил печальную, красивую тему, которую поддерживали рояль и контрабас. Несколько пар вышли на небольшой танцпол в центре зала.
— Потанцуем? — спросил я, повинуясь внезапному порыву.
Она удивленно приподняла бровь, но в глазах ее я увидел согласие.
Мы вышли на танцпол. Я положил руку ей на талию, другую взял в свою. Ее ладонь была прохладной и гладкой. Мы начали двигаться в такт музыке, медленно, почти не отрывая ног от паркета. Она оказалась удивительно приятной партнершей, ее тело словно инстинктивно угадывало каждое движение.
Подняв глаза, она взглянула на меня, и в этот момент я забыл про все. Про отца в больнице, про культистов, про дуэль, про магическую связь. Был только этот полумрак, музыка и ее глаза, в которых отражался свет приглушенных ламп под потолком.
И тогда она сделала едва заметное движение, чуть подавшись ближе. Ее тело коснулось моего. Я почувствовал тепло, идущее от нее, запах духов и шампуня.
Я ответил на этот безмолвный призыв. Моя рука сжалась чуть крепче, притягивая ее ближе. Она не сопротивлялась, положив голову мне на плечо.
Мы медленно кружились в центре зала, и я думал о том, что эта хрупкая, доверчиво прижавшаяся ко мне женщина еще неделю назад гонялась за мной по ночным улицам, готовая стрелять. И эта мысль вызывала ироничную улыбку, которую, я надеялся, она не заметит. Не хотелось портить момент.
Музыка медленно таяла, растворяясь в приглушенном гуле голосов и звоне бокалов. Саксофон издал последний, долгий и печальный вздох, и замолчал. Мы стояли в центре танцпола еще несколько секунд, покачиваясь в тишине.
Она чуть отстранилась, но не разорвала объятий и подняла голову.
— К тебе или ко мне? — прошептала она. Ее губы едва коснулись моего уха, и горячее дыхание обожгло кожу.
Вопрос был простым, лишенным кокетства или двусмысленности. Чистая, эльфийская прямота, от которой на мгновение перехватило дыхание. Я не стал раздумывать.
— Давай ко мне.
— Хорошо, — так же тихо отозвалась она и снова положила голову мне на плечо.
Мы постояли так еще мгновение, пока тишину не взорвали аплодисменты, которыми публика наградила музыкантов. Мы вернулись за столик, молча допили вино и неспешно закончили ужинать.
Такси несло нас по ночным улицам Москвы. Город за окном превратился в размытую ленту огней — красных, желтых, белых. Они скользили по ее лицу, по темным волосам. Шая сидела рядом, положив голову мне на плечо и смотрела вперед, задумчиво поглаживая меня по запястью.
Когда мы вошли в номер, я положил электронный ключ на столик у входа. Шая бесшумно сняла свой бежевый тренч и повесила его на спинку стула, оставшись в темных брюках и серебристой шелковой блузе, которая в приглушенном свете ночника казалась жидким металлом.
Она стояла у окна, глядя на россыпь огней внизу. Я подошел и встал рядом.
Ощутив мое присутствие, она медленно повернулась. Я поднял руку и коснулся пальцами ее лица. Провел по линии скулы, ощущая гладкую теплую кожу, затем чуть выше, к виску, и дальше, к острому, изящному кончику уха, скрытому в темных волосах. Она не вздрогнула, лишь прикрыла глаза.
Эльфийка сделала последний шаг, сократив и без того разделявшие нас несчастные несколько сантиметров. Ее руки легли мне на плечи, а губы нашли мои.
Скольжение шелка по коже. Приглушенный шепот во тьме. Прохладная свежесть гостиничных простыней и жар двух тел, ищущих друг в друге тепла. Все происходило медленно, плавно, без человеческой суеты и спешки.
В какой-то момент, когда наши тела уже выучили движения друг друга, она легко отстранилась и с грацией переместилась, оказавшись надо мной. Луч лунного света, пробивавшийся между штор, упал на нее, и я на мгновение замер.
Она села верхом, обхватив меня бедрами. Ее распущенные волосы темным водопадом рассыпались по плечам, спине и груди. Лунный свет заливал фигуру, и кожа, казалось, светилась изнутри мягким жемчужным сиянием, а наощупь была удивительно гладкой и при этом теплой.
И в этот момент, глядя на нее, я понял. Понял, почему человечество сотнями лет слагало легенды и поэмы об эльфийской красоте. Дело было не только в тонких чертах и в изяществе движений. Дело было в неземной грации, в этом идеальном слиянии силы и хрупкости.
Время растворилось, оставив лишь ритм двух тел, двигавшихся в унисон. А потом, в тишине, наступившей после, когда мы лежали в объятиях, а за окном все так же сиял город, я слушал ровное биение ее сердца.
Первое, что вернулось — ощущения. Тяжелая, приятная нега в мышцах, тепло простыней и едва уловимый, незнакомый запах на подушке рядом. Что-то цветочное, с нотками сандала. Я лениво потянулся, чувствуя, как с хрустом встают на место позвонки, и открыл глаза.
Комната тонула в мягком полумраке, свет едва пробивался сквозь плотные шторы. Я повернул голову. Место рядом со мной было пустым. Лишь смятая простыня хранила тепло чужого тела. На мгновение мозг, еще не до конца проснувшийся, подкинул едкую мысль. А было ли? Может, все это лишь сон, порожденный усталостью, вином и одиночеством? Слишком хорошо, чтобы быть правдой. Эльфийка в моей постели. Бред.
Я сел, свесив ноги с кровати, потер лицо ладонями, и тут до меня