Да, темные слуг щадить не будут.
Но сейчас больше всего меня тревожил бой барабанов, который, казалось, нарастал и раздавался со всех сторон, сзывая темные сущности в одну точку. Я с горечью следил, как туманные драконы собираются вокруг меня, подтягивая отряды своих человеческих воинов.
Темные в человеческих обличьях, запахнув черные плащи, встали у стен королевского лабиринта, полностью слившись с танцующими тенями от горящих факелов. Их выдавал лишь блеск глаз, который был темнее самой глухой и безлунной ночи.
Я отбивался еще отчаянней. Двигаясь, как сомнамбулы, прислужники темных не чувствовали боли от ожогов, когда я обдавал их огнем, и упрямо наваливались на мои щиты, надвигаясь волнами, пытаясь придавить к земле мою защиту.
Теперь барабаны били кругом и надо мной тоже... И врагов становилось все больше.
— Успокойся, нас здесь мало… — злорадно рассмеялся Стоунт, обдавая мой щит волной огня.
— А что так плохо? — усмехнулся я наглой лжи темного, отвечая тем же. Но это был вещественный огонь, который мог уничтожить только их солдат.
Это их-то мало? Вокруг меня, пытаясь пробить защиту, столпилось не менее сотни магов-проводников.
Трое темных подняли призрачные руки. Я встретился взглядом с Биполомом, который уже праздновал надо мной победу
Все заволокло бордовым туманом. Они сломали мои щиты…
Бесполезно. Темных много, а я один.
Меня свалили на землю, схватили за ноги и куда-то поволокли. Заковали руки и ноги закаленными драконьим огнем цепями, которые мне не снять и не расплавить, они прикрепили их к каменной стене, обломку оставшейся стены замка.
Первым ко мне подступил Стоунт, самый молодой из окаменевших драконов:
— Я знаю! Ты владеешь драконницей… — В хриплом голосе туманного существа сквозила беспредельная жадность. — Но отдай ее мне-е-е. Мне она нужна больше!.. Мое тело еще не рассыпалось!
О чем это он? Оглушенный волной темной магии, я плохо соображал.
Слуги сорвали с меня плащ и высыпали на грудь ведро со змеями. Гады поползли по груди, до рта, пытаясь влезть в меня. Из последних сил я стиснул челюсть.
Ярясь, что не смогли попасть внутрь, змеи шипели и яростно жалили меня в лицо.
Дракону яд нипочем, но боль и омерзение от их прикосновений никуда не девались.
Кандалы из костей обращенного до смерти дракона блокировали мои силы, я не мог ни вырваться, ни ответить достойно. Зато у моих противников все складывалось как надо:
— Так отдашь ее мне? Вижу, тебе нравится боль? — добавляя огня, жадно спрашивал Биполом. — А то нам так нравится доставлять страдания!
— Нашел способ и избавился от окаменения! Какой хитрый. А я все думал, чего это он ее так бережет! Небось, и кровью ее пользуешься? А что, источник всегда под боком, не надо искать способ хранения … — в бешенстве шипел Стоунт.
— Решил нас всех лишить развлечения? Так будешь служить развлечением сам! — в бешенстве рычал Виллиг, издревле проклятый, один из самых древних темных.
— Нам нужна кровь и белое тело драконницы!.. — вопил за ним кто-то еще.
— Я хочу мести предателю Райдеру… Как он посмел игнорировать нас!
— Тебе никто не сможет здесь помочь, никто и никогда!.. — шептали они. Их гнев и бешенство разжигала безмерная зависть.
Темные не спят, не едят, не устают. Они — вечные бестелесные духи.
Растянув над землей за руки и ноги, меня били, обдавали огнем, рвали на части, заковывали в лед, обливали ядовитыми растворами, вмиг разъедающими кожу, зная, что драконье бессмертье не даст прекратить эту муку. Они развлекались, как могли.
Ночь сменил день, день сменила ночь.
Вокруг меня разверзлась холодная бездна, где слова и силы сорвались с насиженных мест и кружили, словно в бреду, где все живое превратилось в мертвое…
И голоса… созданные из ночного шороха… Они постоянно издевались надо мной, обещая освобождение от мук и мучая еще сильнее.
Кожа на теле потрескалась, выступила кровь, и это при драконьей регенерации! Боль стала единой и нескончаемой… Время в этой агонии остановилось.
Вдруг что-то произошло.
Все исчезло. Все исчезли. Вокруг меня возник круг света.
Нет, Света.
Надо мной, горестно качая головой, наклонилась незнакомая эльфийка.
— Жаль, что мы встретились именно так… — печально прошептала она. — Я никак не могла найти тебя. Хорошо же они тебя спрятали!
Махнув рукой, она снесла оковы с моих рук и ног. Я упал на землю, переводя дух, пытаясь осмыслить, что это значит.
— Свет, запрети им так издеваться! — с жалостью прошептала она, помогая мне подняться. Я с трудом повернул голову к эльфийке и хрипло спросил:
— Хиль?
Она кивнула.
О… «великая и могучая Хиль», которую так забавно слушался Райдер, теперь пришла за мной. Я не сдержал смешка, полного горечи.
Меня зашатало. Хиль, поддерживая меня, положила руку на плечо… И вот тут случилось нечто! Меня впервые не обожгло Светом. Не обожгло, не добавило боли израненному телу…
Нет, наполнило радостью, которую не испытывал никогда, словно я погрузился в какое-то счастливое опьянение.
Удивленно посмотрел на нее, эльфийка кротко мне улыбнулась.
— Пойдем… — Мы сделали только один шаг.
Без всякой сферы и магии, я оказался в своем номере эльфийской таверны.
— Отдыхай… придет время, тогда поговорим… — ласково прошептала она и исчезла.
Я долго смотрел на опустевшее место… А может, мне это все приснилось?
Тут в дверь постучались. Я поднял руку, собираясь ударить огнем, но из-за двери раздался вежливый голос слуги:
— Госпожа попросила срочно доставить вам ванну и подать ужин…
Я устало обрушился в кресло, еле слышно прохрипев:
— Несите.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лучший способ полюбить что-то — осознать, что можешь это потерять.
—Г.К. Честертон
Игнир
Вот и неделя миновала, как я вернулся из плена.
До сих пор от тех воспоминаний меня охватывает дикая ярость и бешенство, что я, — при всем своем могуществе! — ничего им сделать не смог!
В одиночку никто из умертвий драконов не в состоянии мне противостоять, но ради радости и возможности меня унизить, темные объединились, и теперь я не мог их достать.
Раздраженно хлопнул ладонью по столу и посмотрел на огромные часы с маятником, стоявшие между окнами в моих учительских покоях. Полвосьмого, ужин в академии уже окончен. Ничего… Все впереди. Главное, им ничего не удалось сделать с драконницей!
Думая об этом, постепенно пришел в себя, не