В клубе всегда было весело и интересно: обсуждали свежие творческие новости, делились впечатлениями о самых разных вещах и событиях, много шутили, смеялись. Неутомимая Наталья Яковлевна угощала сибирскими пельменями, которые лепили дети и взрослые, пирогами, чаем из самовара. Все это выглядело празднично, по-домашнему тепло. Тут же позировали натурщицы. Это были в основном жены репрессированных военных, которых пригревала Наталья Яковлевна, давая возможность заработать, так как везде им в работе отказывали.
Наши соседи Никоновы
История супружества Никоновых интересна и достаточно драматична. Николай Митрофанович, белый офицер тридцати трех лет от роду, в 1921 году прибыл в Красноярск и получил задание разместить своих солдат по квартирам. В одной из квартир ему открыла дверь молодая девушка, стройная, с живыми карими глазами, с черными косами до пояса. Она поразила его своей осанкой и красотой, и Никонов остался жить в этой квартире.
Николай Митрофанович влюбился в девушку и решил просить ее руки. Почти двухметрового роста, стройный, с проседью в густых волосах, он был старше ее на двенадцать лет. Оказалось, что хозяева квартиры не родители и даже не родственники Наташи, она у них работала, и они ее не отпускали, не желали терять работницу. Тогда влюбленные решили тайно уехать и обвенчаться. Николай Митрофанович сорвал погоны, отказался бежать за границу через Монголию и вступил в ряды Красной армии. Его известная картина в Третьяковской галерее «Въезд красных в Красноярск в 1920 году» рассказывает об этом событии. В ней он изобразил себя рядом с молодой женой.
Наталья Яковлевна была безгранично предана мужу, делила с ним и горе, и радость нелегкой жизни. Я часто бывала у них, ведь отец дружил с Николашей. И в Москве, и в Песках мы жили рядом. Наталья Яковлевна выглядела очень колоритно. Ее отец, цыган из Молдавии, был сослан за конокрадство в Сибирь. Там он женился на сибирячке, и они родили Наташу. Статная, подтянутая, она носила длинные, до полу, шуршащие юбки самых невероятных расцветок и туфли на высоких каблуках. Она слыла прекрасной хозяйкой, вкусно готовила, а ее консервированные огурцы, помидоры и грибы с рябиной, черемухой, разными листиками смотрелись как красивые натюрморты.
Такие разные «высокие гости»
Однажды во двор пятнадцатого дома въехали две большие черные машины. Из одной вышел Семен Михайлович Буденный и по-военному отдал всем собравшимся честь. За ним шли два его внука. Зевак собралось очень много. Навстречу Буденному выбежал скульптор Сосланбек Тавасиев. Он, суетясь, проводил гостя в свою мастерскую на первом этаже, где делал конную статую Фрунзе. Моделью служила настоящая лошадь, которая жила в мастерской Тавасиева.
А в июне 1945 года на стадион «Динамо» приезжал Сталин. Его маршрут проходил мимо наших домов. Улица – сплошные колдобины, лужи, заборов не было. В одну ночь покрасили с фасадов все дома, выходящие на Петровско-Разумовскую аллею, закрыли щитами помойки. Во дворы поставили пушки-самоходки. Нас всех загнали в квартиры, взяв подписку, что мы даже не будем подходить к окнам.
За десять лет до этого, в 1934 году или в начале 1935-го, у нас в гостях побывал Циолковский. Хотя он приезжал в Москву только один раз, незадолго до своей смерти, он нашел для нас время. Я помню, как мы, дети, сидя на высоком зеленом заборе, который огораживал наш дом, ждали великого человека.
И вот я его увидела. Он был одет в крылатку грязно-черно-седого цвета, на голове была шляпа с большими полями, тулью которой покрывала широкая лента, вся в разводах. Глаза закрывали очки, с которых спускались многочисленные веревочки. Из-под шляпы торчали во все стороны волосы. На ногах – какие-то опорки с разного цвета шнурками.
Он держался прямо и шел быстро, походка его была четкой. Рядом шла худенькая невысокая женщина, тоже в шляпе с тульей и, кажется, в пенсне. Меня поразили ее туфли на высоком каблуке (такие носили еще до революции курсистки).
Увидев эту странную процессию, мы почему-то стали кричать на его сестру: «Пиковая дама! Пиковая дама!» и бросать камни. Тут появился мой отец: «Дети, как вам не стыдно! Это великий ученый, великий человек!» При этом он поднял вверх указательный палец: «Запомните, вы видите великого человека России!»
Меня домой не пустили. Папа пригласил Георгия Васильевича Нероду, о чем они говорили, я не знаю, но вскоре Нерода и папа уже провожали Циолковского. Мы уже не веселились, а, притихшие, смотрели им вслед.
Яков Айзикович Рапопорт
Циолковского и его сестру привел к нам Яков Айзикович Рапопорт. Моя мама работала вместе с его женой, Еленой Владимировной, в Свердловском университете, а Яков Айзикович дружил с моим отцом и часто приходил к нам домой. Рапопорт самозабвенно любил Константина Эдуардовича Циолковского и был так ему предан, что тратил почти всю свою небольшую зарплату на поддержку буквально голодавшего тогда Циолковского. Рапопорт считал его не только гением, но и своим учителем. Он не получил никакого специального образования и работал простым рабочим-слесарем на заводе, тем не менее помогал Циолковскому рассчитывать орбиты полетов ракет, да так, что и сейчас специалисты удивляются точности расчетов. Яков Айзикович обладал удивительной способностью в уме оперировать огромными цифрами. Он мог в уме умножать, делить, возводить в степень, извлекать корни и так далее.
Всю неделю, кроме воскресенья, Рапопорт работал, а в выходной ездил в Калугу. На собственную семью, на жену и дочку, времени не оставалось.
Из-за Рапопорта мама и папа часто ругались. Мама была на стороне жены Рапопорта и говорила, что Яков бросил семью «ради этого сумасшедшего». «Ты ничего не понимаешь, Шурочка, – говорил папа. – Очень скоро настанет время, когда его гениальные теории осуществятся. Но мы с тобой не доживем, а вот Танюша увидит». И эти слова моего отца сбылись.
Однажды Яков Айзикович поехал в Калугу вместе с моим отцом. Я помню, что они купили несколько связок баранок, сахар, картошку, какие-то конфеты… По возвращении в Москву папа был очень задумчив и взволнован, с восхищением рассказывал художникам о «встрече с великим провидцем», но ему не верили: «Вася, ты, как все художники, преувеличиваешь». Но папа потом не один раз еще ездил с Рапопортом в Калугу.
Яков Айзикович в первые дни Великой Отечественной войны пошел на фронт добровольцем. Он просил моих родителей взять стол, который ему когда-то подарил Циолковский. Стол мы оставили на даче, и во время войны он пропал.
Якова Айзиковича я с тех пор не видела. Мама уверяла, что Рапопорт прошел всю войну солдатом и что его спас якобы какой-то талисман, подаренный Циолковским. Этот талисман Яков Айзикович носил в кармане гимнастерки у сердца и потом не расставался с