———
ЗАЛП ИЗ БРЕСТА
В ясный октябрьским день, когда с озера тянул слабый бриз, а немецкие самолеты почему-то не показывались, работа в районе Осиновца — исходного пункта Дороги жизни — особенно спорилась. Кто, используя вагонетки с торфоразработок, клал бутовую наброску для примитивного волнолома в осиновецкой бухточке; кто подкатывал на валках тяжелые станки — их грузили на канонерские лодки для последующей эвакуации; кто относил в подлесок деревянные ящики с зенитными патронами, только ночью выгруженные с барж, которые пришли на буксире из Новой Ладоги.
В общем, работы было много.
Особенно старались мастера и рабочие Кировского завода, доставлявшие оборудование по Ириновской железной дороге.
Уполномоченный ГКО Д. В. Павлов, представитель Ленсовета Я. Ф. Капустин, начальник военно-морской базы Н. Ю. Авраамов и я обсуждали насущные дела с представителями Кировского завода, железнодорожниками и пароходством без взаимных претензий, спокойно, сетуя лишь на то, что катастрофически не хватает буксиров и барж.
На рейде стояла дежурная канонерка Ладожской флотилии, с которой внимательно следили за воздухом и горизонтом.
И вдруг, буквально «вдруг» даже для опытного уха, над лесом прошли на бреющем полете несколько «юнкерсов». Появились они настолько внезапно, что открыть огонь по ним не успели. А мы не сделали и шага в сторону убежищ-землянок сомнительной надежности, с которых, собственно, и начиналось строительство осиновецкой гавани. Самым тягостным было ощущение беспомощности, особенно после того, как над теми же верхушками деревьев промелькнули наши истребители И‑16, поднятые с явным опозданием.
В отличие от предыдущих немецких налетов, на этот раз почти никто не слышал свиста и разрыва падающих бомб. А между тем, судя по «скошенным» деревьям, очевидно, «юнкерсы» сбрасывали какие-то убойные снаряды.
Еще через минуту на опушке показался матрос, бегущий в нашу сторону. На ходу он перекатывал что-то из одной полы шипели в другую, как делают с печеной картофелиной, только что выхваченной из горячей золы. Подбежав, матрос сбросил свою находку мне под ноги, в сырой прибрежный песок.
Сразу должен оговориться, что за время многолетней службы на флоте и будучи участником четырех войн, я впервые увидел подобный предмет. Судя по всему, это был осколок, многогранный кусок серебристого металла — монолитный, тяжелый и очень горячий. Рваные края походили на стекловидный излом фарфора. Никелевый блеск говорил о присадке дорогих лигатур.
— Он как подсечет здоровую сосну, словно бритвой, так она не повалилась на сторону, а осела рядом с пеньком, воткнувшись в землю, — пояснил наблюдательный матрос.
— А огонь или дым были?
— Чего не было, того не было. Разве только кислым запахло.
Все выжидающе смотрели в мою сторону, кто-то палочкой перекатывал осколок по песку, так как взять его в руки нельзя было без риска обжечь ладони.
Подозвав связного мотоциклиста, я набросал в блокноте несколько строк и приказал ему доставить записку генерал-лейтенанту береговой артиллерия И. С. Мушнову.
В записке говорилось:
«Дорогой Иннокентий! Срочно!
Мобилизуй всех своих архимедов и подскажи, осколкам чего является прилагаемый фашистский подарок?
Твой И.»
— Гони полным ходом и без ответа не возвращайся.
— Есть!
Мотоциклист предварительно обернул осколок промасленной ветошью, засунул его себе за раструб краги, после чего, лихо козырнув, с треском скрылся за поворотом дороги.
Откровенно говоря, друзья не очень-то верили, что Мушнов разгадает немецкую загадку. Я промолчал, так как в последний момент заметил шероховатость «оживальной» [10] части одной из граней осколка, как раз той, которая блестела меньше других. Этого было достаточно для специалистов.
Спустя три или четыре часа, когда Капустин уже уехал в Смольный, а Павлов, Авраамов и я успели решить множество вопросов с железнодорожниками и директором кировцев тов. Зальцманом, послышался рев мотоцикла, идущего без глушителя.
Так же лихо откозыряв, водитель протянул мне пакет. «Архимеды» сообщали:
«...Измерения, проба на твердость и инструментальный обмер показали, что настоящий металл является куском высоколегированной стали с различными присадками, вырванным внутренним взрывом из бронебойного снаряда французского флота.
Калибр: 9,4 дюйма или 10,8 дюйма.
Раньше этот боезапас состоял на вооружении старых броненосцев («Вольтер» — 9,4; «Буве» и «Анри Катр» — 10,8); второй комплект хранился в арсеналах Бреста (занятого фашистами 21 июня 1940 года).
Твой Иннокентий М.
Р. S. Каким образом эта чертовщина оказалась у тебя?
Пример чисто немецкой скаредности. Мы давно бы выплавили взрывчатку, а корпуса использовали бы на инструментальную сталь.
Сентябрь 1941 г.»
Справка обошла всех начальников; затем последовали реплики:
— Сволочи! Всегда были скаредами и сейчас не хотят, чтобы захваченный французский гвоздь зря пропадал.
— Не случайно, значит, из Одессы и Севастополя докладывали, что фрицы швыряют с воздуха рельсы, бочки и старые колеса...
— А это своего рода расписка в крахе «блицкрига». Ленинград брать собирались десять раз, а штатного боезапаса не хватает.
— Сколько этот залп летел?
— Очень точно не скажу, но... от Бреста до Ленинграда около двух тысяч пятисот километров по железной дороге, а потом — километров сто по воздуху, через Шлиссельбург.
— Далековато!
Через сутки при выходе из блиндажа батареи Туроверова капитан Петров нашел покореженную дюралевую конструкцию, явно приваренную к днищу десятидюймового снаряда вместо «хвостового оперения» авиабомбы. В самом днище — более чувствительная взрывная втулка, срабатывающая при ударе о небронированные цели.
Фашистам после занятия Бреста понадобилось пятнадцать месяцев, чтобы «изобрести» для нас такой сюрприз.
А как с итогами?
Конечно, фрицы немало дров наломали, однако никаких тяжелых повреждений у нас не было.
Взрывы таких кустарных бомб — почти совсем приглушенные. Солдаты прозвали их «хлопушками». Этих «бомб-снарядов» хватило у немцев на пять — десять суток.
Вот так был произведен залп по Осиновцу.
———
«ЗОЛОТОЙ ФОНД»
«Золотым фондом» в Ленинграде называли старых рабочих, отменных мастеров. В первые месяцы войны это выражение стало применяться к особо ценным специалистам, подлежащим первоочередной эвакуации из города.
Существует немало легенд относительно патриотизма граждан разных городов. Жители Одессы в этом отношении как будто занимают первое место. Уверяют, в частности, что настоящий одессит, торговый моряк или китобой, не может долго прожить, не возвращаясь периодически домой для беседы с «Дюком» [11]. В противном случае он (одессит) начинает чахнуть и медленно угасать.
Вероятно, эта легенда не так уж далека от истины.
Но я беру на себя смелость утверждать, что приверженность ленинградцев к своему городу, может быть не столь экспансивная, нередко бывает более глубокой, чем у «подданных» герцога Ришелье.
Как бы то ни было, термин «золотой фонд» уже был в ходу, когда рано утром меня срочно пригласили в кабинет Алексея Александровича Кузнецова. В