— К сожалению, я многого вам доложить не смогу. Попытка выяснить подробности у самого командира лодки, капитана третьего ранга Маринеско, пока провалилась. Он со своей подводной лодкой повторно вышел в море. Сейчас находится в заданном районе на подходах к Либаве, занятой северной частью Курляндской группы фашистской армии. Обратно ожидается в двадцатых числах этого месяца.
— Но все же, что и от кого мы знаем о его предыдущем походе? — спросил я.
Полковник доложил.
Одиннадцатого января лодка была выслана в район Штольпмюнде с задачей воспрепятствовать эвакуации Курляндской группы из Виндавы, Либавы и Паланги в порты Померании и Мекленбурга. После нескольких боевых встреч со сторожевыми катерами 30 января Маринеско донес о потоплении большого транспорта с войсками. Подробных итогов он не знал, так как пришлось уклониться от эскорта и уходить на глубину.
После еще нескольких соприкосновений с противолодочными кораблями и катерами и встречи с фашистской подлодкой 10 февраля подводная лодка «С‑13» потопила легкий крейсер, шедший с охранением. 15 февраля Маринеско благополучно возвратился в операционную базу Турку, временно оборудованную в финском порту.
— Скажите, это верно, что поход был тяжелый по климатическим условиям? Я говорю о морозе, снежных зарядах, плохой видимости и такой качке, что приходилось временами ложиться на грунт.
— Так точно. Из-за темных штормовых ночей и плохой видимости днем ему ничего не оставалось, как рисковать надводными атаками или вовсе отказаться от атак.
— А верно, что из трех торпед, выстреленных в первом случае, и двух — во втором, все пять торпед попали в цель и взорвались?
— Так точно, это подтверждено отчетом флагманского минера дивизиона, после возвращения лодки в Турку.
— Да! Это марка! А теперь скажите, откуда возникли разговоры о «национальной катастрофе» в Германии после действий лодки «С-13»?
— К сожалению, товарищ адмирал, мы не располагаем официальными документами, но ни у кого нет сомнения, что «национальная катастрофа» налицо.
Первыми дали знать об этом шведы, точнее, их открытая радиопередача «Последние новости», значительно позже опубликованная в финской печати.
С 3 по 6 февраля передавалось, что подобрано много трупов с лайнера «Вильгельм Густлов», на котором погибло до шести тысяч нацистов; что фюрер в бешенстве. Он приказал расстрелять начальника эскорта и объявить трехдневный национальный траур по всей Германии; и, наконец, командир советской лодки объявлен «врагом рейха № 1», заочно приговорен к смерти, назначена огромная сумма за его поимку.
— Но почему же национальный траур? Даже если шесть тысяч фашистов погибли. Мало разве их били на фронтах?
— Секрет шума в том, что на «Густлове» переходит в Киль учебный отряд подводного плавания. Из шести тысяч потопленных оказалось две тысячи квалифицированных подводников, подготовленных для подводных лодок последнего типа. Через одиннадцать суток в том же районе Маринеско атаковал и уничтожил транспорт «Генерал фон Штойбен» (это его он принял за легкий крейсер), на котором удирали подводники, СС и гестаповцы из района Кенигсберга и Пиллау.
Я поблагодарил полковника за доклад и пожалел, что не рассказал военному корреспонденту о подвиге лодки «С‑13». Да разве можно было вспомнить и рассказать тогда обо всех героических подвигах наших моряков, солдат, офицеров?! Миллионы людей моей страны проявили героизм, мужество, стойкость, а очень многие отдали свои жизни во имя того, чтобы утвердился на земле мир. С германским фашизмом было покончено.
В среду 9 мая, выступил в «Правде» писатель Н. Тихонов. «День Победы! Никогда не забудет этого дня советский человек, — писал он, — как никогда не забудет он 22 июня 1941 года».
Да! Именно так! Мы не забудем пережитого! В сумбуре виденного, слышанного, прочтенного и прочувствованного в те исторические дни Тихонов сказал от себя и от меня, от миллионов советских людей то, что мы думали в то время. А думали мы тогда о том, как прекрасно, как величественно короткое, но такое емкое слово Победа!».
Так оно и остается неизменным двадцать лет спустя.
———
Конечно, о флоте...
ПЕРЕВОДЧИК
Еще с вечера в субботу 8 апреля (по старому стилю) стали распространяться слухи, что в Ревель прибыли из Петрограда высокие гости: сам Керенский и сама Брешко-Брешковская, или, как ее повсеместно именовали, «бабушка русской революции»; причем якобы в сопровождении делегатов от социалистических партий союзных государств.
Кое-кто из команды и офицеров строящихся кораблей ездил в город, чтобы принять участие в торжественной встрече. Что же касается автора воспоминаний, который в то время состоял мичманом на эсминце «Изяслав», то он настолько был занят получением со складов верфи различного рода инвентаря, что мысленно послал «бабушку» подальше, а сам лег пораньше спать, рассчитывая с утра продолжить приемку, несмотря на предстоящий воскресный день.
Утром за традиционным завтраком в так называемой береговой кают-компании всезнающий трюмный механик оповестил собравшихся, что высокие гости пожалуют в бухту Копли-лахт и, в частности, к нам, на верфь Беккера и К°, видимо намереваясь просветить тех, кто вчера не был на городском митинге. Итак, если гора не идет к Магомету, то Магомет идет к горе... Но меня даже такая предусмотрительность столичных гостей не устраивала, так как грозила сорвать приемку снабжения, а до выхода в море на ходовые испытания оставались считанные дни.
Накануне мне стоило немалого труда уговорить подчиненных «содержателей» [18] и боцмана продолжить работу по приемке, с тем чтобы рассчитаться с заводом. Как отнесутся они теперь к подобному предложению, если митинг состоится тут же рядом, на берегу Копли?
Офицеры восприняли новость по-разному. Председательствующий за столом начальник XIII дивизиона строящихся миноносцев, бросая салфетку, изрек (очевидно, в неофициальном порядке):
— После пресловутого «Приказа № 1» Временного правительства я не вправе запретить или советовать кому-либо ходить или не ходить на митинг. Это дело совести каждого из вас... Что касается меня, то я, конечно, на это сборище не пойду. Надо показать всем матросам, что я не считаю такой способ подходящим для решения кардинальных проблем вроде вопроса о продолжении войны или изъятия собственности у помещиков и фабрикантов.
Ничего нового в этой декларации не было, так как за полтора месяца, прошедших с момента февральской революции, все подчиненные не раз имели возможность ознакомиться с основами политической платформы нашего начдива. Вот почему, почтительно встав, мы молча проводили могучую спину капитана 1‑го ранга Шевелёва, удалившегося в свой служебный кабинет.
Молодежь, с нескрываемым ликованием встретившая падение дома Романовых, предпочитала в подобных случаях отмалчиваться прежде всего из-за полной неграмотности в политических и