На крыше было черно и бесконечно. Кружилась голова, хоть Алиса еще даже не подошла к краю. Вокруг плыл город – пятнами и россыпями огней, которые почему-то ехидно подмигивали. И крыша тоже плыла – Алисе даже захотелось ухватиться за что-нибудь. Но хвататься было не за что: она была одна. Она – и плывущая крыша, которая уходила у нее из-под ног, чтобы сбросить в бесконечность.
Сюда Алиса частенько лазила, когда была мелкая, хоть и было нельзя. И сейчас нельзя. Родители как чувствовали.
Она сделала два шага к краю. До него было еще далеко…
…и вдруг Алиса подумала, что не оставила записки. И теперь никто ничего не поймет.
Это как всю ночь учить урок и не ответить.
Она оглянулась. Вход темнел рядом… а с другой стороны светился другой вход. И он был открыт.
Всегда, когда Алиса лазила сюда, он был закрыт, а сейчас – люк нараспашку и свет горел. «Наверное, монтер», – подумала Алиса, и ей стало одновременно и гадко и легко. Гадко, потому что такие вещи требовали одиночества. Монтер сейчас – это как стеб, как ржач на похоронах. А легко – потому что…
Продолжать эту мысль было стыдно, и она просто пошла к светящейся дырке. Ей всегда хотелось посмотреть, что там, и ноги сами несли ее. «Монтер ругаться будет», – думала Алиса и удивлялась, что это было почти так же страшно, как то, на что она решилась.
Она влезла в дырку люка, похожего на тот, привычный. Вниз вели такие же ступеньки, и она пошла по ним, сама не зная зачем. «Сбылась мечта идиотки», – думала она и кривила вишнево-помадные губы. Все-таки это был сарказм как раз в духе Dark Альки и ее бритых висков.
Все двери на всех этажах были закрыты. Алису мутило, и лестничные пролеты наползали друг на друга, как страницы огромной книги, но она все равно топала вниз, держась за перила. Она не считала этажи, но в какой-то момент поняла, что почему-то их слишком много. Тут что, подвал? И точно: лестница кончилась типичной подвальной дверью, обшитой железными листами. «Небось тупик, финиш, – решила Алиса, подходя к ней. – Придется ползти все эти хренадцать этажей обратно на крышу…»
Но дверь была не заперта. Она тоже плыла, как и лестница и стены. «Если вдруг не самоубьюсь, пора что-то делать с куревом», – подумала Алиса, входя в полутемное подземелье.
Обычный подвальный коридор, ведущий в другой коридор.
Оказавшись на перекрестке, Алиса вдруг поняла, что она здесь не одна.
Монтер?
Оглянувшись, она увидела совсем не монтера.
И даже не человека.
Перед ней стоял лохматый и огромный, в человеческий рост, пес, и почему-то на задних лапах, как гуманоид. Стоял и таращил на нее свои блестящие глаза.
– Ты кто? – спросил он человеческим голосом.
Глава 5
Всё еще здесь
Как только началась война, Лео побежал в военбобрат.
Он чувствовал в себе силы, способные сровнять с землей города и обратить в чернозем целые дивизии, и все врукопашную… но его не взяли. Сколько Лео ни возмущался и ни показывал, что ни чуточки не хромает, все напрасно.
Богатырские силы уходили впустую, и он часами висел в сети. Все, что Лео знал о войнах из книг и фильмов, казалось глупым спектаклем рядом с лавиной ужаса, матерщины, угроз и кровавых фото, в которой тонул привычный ему мир. У него на глазах огромная страна с треском, со скрежетом проваливалась в дырку, и Лео ничего не мог с этим поделать. Каждый новый обстрел бобриных кварталов сжигал в нем сколько-то там калорий. Лео почти забросил универ и отчаянно прогуливал свой ФСД: тратить такое кипучее топливо на работу или учебу казалось ему кощунством.
Мало-помалу мамино занудство и опасность пинков (а отчасти и реальные пинки) вернули его в повседневную колею. Это произошло не сразу и не без жертв: по целой охапке предметов ему светили оценки, которые и оценками-то было трудно назвать, а на работе Лео получил выговор – к счастью, устный (по правде говоря, ни одна бумага не выдержала бы его), но с угрозой – «отрабатывай, ибо ты теперь на плохом счету».
Силы, так и не потраченные на дивизии и города, еще не выкипели в нем, и он тратил их на баталии с Амбуазом.
В каждом вузе есть свои легенды. Почетный член всего на свете, доктор целой кучи наук, профессор Амбуаз скромно преподавал историю, мучая студентов хуже зубной боли. О нем ходили дикие слухи: говорили, что он знает все и чуть-чуть больше, владеет йогой и ушу и сам Великий Бобр ходит к нему учиться уму-разуму. Говорили… впрочем, чего только о нем не говорили и чего только не придумают халявщики, притесняемые суровым преподом!
У Амбуаза была одна особенность, бесившая Лео: старый бородач никогда не выходил из себя. Он был неизменно добродушен, а тот, кто кипятился рядом, почему-то сам себе казался дерьмом. Это убивало, но и раззадоривало.
Они с Лео были как кот с собакой. Лео не давался профессору живьем: чтобы побить толстяка на его же поле, он ночами висел в «Бобропедии» и потом забрасывал Амбуаза на семинарах своими знаниями, свежими и шипучими, как квас из бочки. Тот был непоколебим, но однажды сообщил Лео, что может поставить ему четверку автоматом.
Во всей огромной группе таких счастливцев было, наверное, меньше, чем волос на макушке Амбуаза. Но Лео не сдавался, и профессор попросил его остаться после семинара.
– Ты не спешишь? – спросил он, когда аудитория опустела. – Честно говоря, я мог бы тебе поставить и пятерку, но мне была любопытна твоя реакция.
– Опыты ставите на людях, значит? – криво улыбнулся Лео.
– Да. Именно это делает большинство из нас.
– Почему вы всегда ко всем так придалбываетесь?! – вдруг спросил Лео.
Амбуаз пристально смотрел на него.
– Потому что человек, не знающий истории, живет в лесу из грабель.
– И? Вам-то что?
– Мне-то ничего. Я уже стар, и на лбу у меня этих грабель столько отпечаталось, что и самого лба-то не видно. А вот тех, у кого лбы небитые, молодые, тех жалко.
Лео не перестал считать профессора вредным чудилой, но после пар и семинаров норовил остаться и перекинуться с ним двумя-тремя фразами. Постепенно фраз становилось больше, и беседы со стариком вошли у Лео в привычку. Они проводили их в разных местах: в университетском парке, в деканате и даже дома у Амбуаза, куда тот приглашал Лео выпить с ним вина.
– Теперь ты сможешь всем рассказывать, как пьянствовал с профессором, – говорил он. – У вас принято звать на чай, но я верен своим старым привычкам…
Его квартира, куда Лео вошел не без трепета, была не квартирой, а тесной библиотекой с кроватью, двумя столами и компьютерами. Книги, сложенные в идеальном порядке, лежали везде, даже под столами и на кухне. Многие из них были старинными и выглядели как магические талмуды. Трепет Лео усилился.
– Почему вы пригласили меня к себе? – спросил он.
– Потому что я люблю беседовать за чашей вина с людьми, которые мне нравятся.
– Я вам понравился? Чем?
– На этот вопрос невозможно ответить, Лео. «Понравился» не выражается в слове «чем». Люди нравятся, и все. Или не нравятся, – сказал он, с усмешкой глядя в блестящие глаза Лео. – Если то и другое не совпадает – это называется «безответная любовь»…
Вино у профессора было древним, как он сам, и странноватым: от каждого горького глотка голова делалась не мутной, а наоборот – ясной и бодрой, как по утрам, если хорошо выспаться.
Конечно, они говорили о войне. Лео и так был полон ею до краев – а с кем еще говорить о ней, как не с историком?
– Почему эти уроды все время обстреливают наши кварталы? – спрашивал он. – Почему