Рассчитывать на брак с ним в обычных обстоятельствах она не могла — для него такой брак стал бы мезальянсом. Но если бы никто другой уже не соглашался выйти за него замуж, то, быть может, он и обратил бы свой взор на ту, что всегда была предана ему.
Под номером три я записала Даниэля. Да, это было подлостью с моей стороны, но я всего лишь пыталась быть объективной. Мадам Томази так долго находилась рядом и с маркизом, и с его отцом, что это было трудно объяснить обычной привязанностью. Быть может, ее когда-то связывало с герцогом Лефевром нечто, большее, чем желание быть полезной его сыну. И не мог ли Даниэль тоже быть сыном герцога? Конечно, бастард не мог претендовать на титул, но если бы с Ренуаром что-то случилось, Лефевр мог признать своего незаконнорожденного ребенка, и тогда ситуация менялась. Впрочем, я надеялась, что эта версия окажется ложной — я испытывала симпатию к месье Томази.
К тому же, если преступником был именно Даниэль, то ему куда проще было бы (раз уж он решился на убийство) погубить самого Ренуара, а не нескольких его жен.
Прежде я полагала, что этому могло мешать заклинание отката, о котором прочитала в книге, но если маркиз не обманывал, то способность использовать это заклинание передавалась в семье его матери только по женской линии, и он ею не обладал. А значит, и месье Томази, и даже месье Дюпон, возжаждав титула, могли пойти по более простому пути. Но почему-то не пошли, и всё это снова возвращало меня к мысли о Селесте.
Впрочем, в этом списке были и другие люди. Например, маркиз Вебер, пожелавший отомстить за исчезновение дочери — в таком случае его внешняя приветливость, была всего лишь напускной. Или отец Нинон Ландре, который, не добившись официального правосудия, мог решить осуществить его сам.
Не исключала я и того, что Абелия могла быть жива. Быть может, она не исчезла, а сбежала с другим мужчиной, но разочаровалась в том и вернулась в замок. А тут обнаружила, что место маркизы уже занято, и от этого у нее помутился рассудок.
Не исключала я всё-таки и мадемуазель Шамплен, хотя эта версия и не казалась мне убедительной.
А еще в списке могла оказаться любая из молодых служанок, которая захотела отомстить за то, что когда-то Ренуар ее соблазнил, а потом бросил. Или, напротив, кто-то из слуг, чью жену, дочь или сестру маркиз обесчестил.
Я так и заснула в кресле у камина и проспала до самого ужина.
36.
Праздник в Монтерси поразил меня своим размахом — на Ратушной площади на высоком помосте расположились музыканты, которые, позволяя себе небольшие перерывы на еду и обогрев, играли на протяжении нескольких часов. А в торговых рядах видное место занимали палатки, где все желающие могли полакомиться свежими пирогами, копченым мясом и горячими бодрящими напитками.
Мы в поместье тоже всегда старались порадовать в праздники наших слуг и крестьян из близлежащих деревень, но наши скромные угощения не шли ни в какое сравнение с тем, что я увидела здесь.
Горожане с удовольствием отплясывали в центре площади и на все лады хвалили маркиза Ренуара.
А когда мы с маркизом поднялись на помост, и его светлость поздравил всех собравшихся с праздником, народ так бурно поприветствовал нас, что мне стало немного неловко. Но когда я огляделась и осознала, что арка, под которой мы стояли на помосте, был украшена ветвями омелы, то едва не упала в обморок.
Я никогда не относилась к особо впечатлительным барышням, но слишком хорошо знала старинный обычай, предписывавший тем, кто оказался под омелой, непременно поцеловаться.
И об этом подумала не только я. Глава городской гильдии торговцев, вспомнив о том, что мы недавно вступили в брак, поздравил нас с этим знаменательным событием, а народ поддержал его громкими криками, требуя соблюсти традицию, идущую из глубины веков.
Я вспыхнула, поняв, что они хотят, и едва не сбежала с помоста. Но вовремя заметила взгляд Ренуара — строгий, напоминающий о наших договоренностях, — и застыла на месте. Маркиз обнял меня, и мне, чтобы не выглядеть бесчувственной статуей, пришлось положить руки ему на плечи.
Это был мой первый поцелуй с мужчиной, и то, что он случился при таком большом скоплении народа, едва не довело меня до слёз. Губы моего официального мужа коснулись моих губ, и как ни странно, несмотря на холодную погоду, они были тёплыми и мягкими. Я почти задохнулась от какого-то странного чувства, в котором смешались и стыд, и возмущение, и любопытство.
К счастью, наши объятия длились недолго, и пока маркиз благодарил жителей Монтерси за поздравления, я получила возможность прийти в себя. Мои щеки пылали, но это моно было списать на мороз.
— Ну же, Айрис, — подбодрил меня Ренуар, помогая мне спуститься по ступенькам с помоста, — вы всего лишь поцеловались со своим мужем. И я надеюсь, вам хотя бы не было противно.
Да, мне не было противно. Но это-то и было ужасно! Я целовалась с человеком, который только числился моим мужем, а на самом деле был моим врагом. И думая сейчас об этом поцелуе, я не могла не думать о том, что целовалась я с мужем моей сестры! Габи любила его! Ради него она забыла об осторожности и согласилась выйти за него замуж, несмотря на все слухи, что ходили о нём. А он? Любил ли он ее? И помнил ли о ней?
Я поймала на себе внимательный взгляд маркиза и попыталась улыбнуться. Не следовало думать об этом сейчас.
Праздничные мероприятия закончились, и большинство гостей разъехались по домам. Правда, Мартин Дюпон предпочел задержаться у кузена еще на несколько дней. Герцог Лефевр и Селеста также не спешили уезжать. Но больше всего меня удивило то, что в замке остался Даниэль.
— Разве каникулы не закончились, и вам не нужно приступить к учебе? — удивилась я, встретившись с месье Томази на следующий день в библиотеке.
Он заметно смутился.
— Вы правы, ваша светлость — каникулы закончились. Но