Габи не любила лошадей, она боялась их с самого детства. И я не могла себе представить, как кто-то сумел убедить ее отправиться на прогулку верхом.
Совершить подобное безумство она решилась бы только по просьбе любимого мужчины. И то, что Ренуара не было рядом, когда лошадь сбросила ее, лишь укрепляло меня в моих мыслях. Ему ничего не стоило подговорить кого-то из своих слуг напугать животное или даже ранить его.
Я несколько раз заводила об этом разговор с отцом, но он мгновенно мрачнел и советовал мне оставить всё это в прошлом. И однажды я поняла, что папенька тоже страдал, а мои вопросы лишь бередили его раны. И я отступила, хотя самой себе поклялась, что никогда не забуду о преступлении Ренуара и, став взрослой, найду способ ему отомстить.
Несколько месяцев после гибели Габи я почти не улыбалась, но потихоньку моя обычная веселость стала брать верх над унынием. В тот день, когда я снова рассмеялась, зашелся смехом и отец, и я осознала, как нелегко ему было всё это время.
Перед сном, лёжа в постели, я каждую ночь придумывала планы мести маркизу —один изощреннее другого. Впрочем, среди множества кровожадных планов один был вполне законным. Я понимала, что в нашем нынешнем положении судиться с Ренуаром было бессмысленно — слишком велика была разница в нашем общественном положении. Но что, если однажды это изменится?
Я представляла, как, достигнув совершеннолетия, отправляюсь в столицу на бальный сезон и там, среди десятков упавших к моим ногам кавалеров (не смогут же они устоять перед такой красотой!) я выберу какого-нибудь герцога или принца, и вот тогда, когда мы с Ренуаром будем на равных, я и потребую правосудия.
Для реализации этого плана одной красоты, конечно, было мало, и я усиленно налегла на изучение бальных танцев, иностранных языков и придворного этикета.
Ведь каждому известно, что у девушки с хорошими манерами гораздо больше шансов заарканить родовитого жениха.
А помимо подходящих для молодой барышни занятий я взялась еще и за то, что барышням решительно не подходило — за изучение фехтования. И папенька, как ни странно, против этого не возражал.
Спустя год после гибели Габриэллы отцу предложили вернуться на дипломатическое поприще, на котором он подвизался, пока не обзавелся семьей.
Должность посла в небольшом восточном государстве Алартии показалась Дениз весьма заманчивой, и отец предложение принял. А вот в мои планы это совсем не вписывалось.
Такое назначение предполагало, что мы должны будем провести вдали от родины несколько лет, а я считала дни до того момента, когда сумею поквитаться с маркизом Ренуаром. И я решительно воспротивилась отъезду.
Как ни странно, но Дениз меня поддержала. Она ехала в Алартию, чтобы блистать, а рядом с более молодой и (что скромничать?) более красивой падчерицей это было бы затруднительно.
Конечно, не могло быть и речи, чтобы оставить меня дома одну, но Дениз услужливо подсказала папеньке, что старший брат моей покойной матери давно приглашал меня к себе погостить. Дядюшка пребывал уже в том почтенном возрасте, когда не возникает желания ни давать балов, ни посещать их, к тому же, он пользовался уважением в обществе и был весьма строгих правил, так что можно, было не сомневаться, что он сумеет позаботиться о моей репутации.
После обмена письмами согласие на мой приезд было получено, и я, пообещав отцу прилежно писать ему в Алартию, отправилась на север в то же время, как папенька, Дениз и мой младший брат отправились на восток.
Я ехала к дядюшке в радостном настроении. Во-первых, я искренне любила старого барона Мюссона, а во-вторых, его имение находилось в провинции, граничившей с маркизатом Ренуара, и в этом я увидела знак.
5.
Мое пребывание в доме дядюшки — барона Мюссона - оказалось на удивление приятным. В отличие от папеньки и Дениз, дядюшка не требовал от меня прилежания в изучении рукоделия и всевозможных художеств, и всё свободное время я могла посвятить освоению того, что считала более полезным. К тому же, его милость жил в достатке, и мне уже не нужно было штопать свои платья и сдерживать свой аппетит за обедом и ужином. И дядюшка был искусным фехтовальщиком и показал мне немало отличных приемов, о которых папенька, судя по всему, и понятия не имел.
Барона ничуть не удивила моя тяга к такому исконно мужскому занятию. Напротив, он выразил этому всяческое одобрение. И он, как и я, любил Габриэллу и тоже до сих пор о ней скорбел. Поэтому он вполне разделил мое негодование к маркизу Ренуару. А вот мое предложение навестить маркиза в его замке решительно отверг.
— Ты слишком вспыльчива, моя дорогая Айрис! — сказал он, погладив меня по голове, словно ребенка. — Если ты наговоришь его светлости дерзостей, ни к чему хорошему это не приведет. Да, я тоже считаю, что он виновен в смерти твоей сестры, но от того, что ты поссоришься со столь влиятельной особой, ничего не изменится. Он — опасный человек, а от таких людей стоит держаться подальше.
Неужели пример Габи ничему тебя не научил?
Я заверила его, что не собираюсь ни в чём обвинять маркиза (ведь у меня был совсем другой план!), но я хотела хотя бы увидеть его, чтобы составить о нём собственное мнение. На это дядюшка усмехнулся и заявил, что он слишком стар, чтобы отправляться в такую дорогу ради столь абсурдной цели. И посоветовал мне лучше подналечь на изучение истории Велансии.
История родной страны была его коньком, и чтобы сделать ему приятное, я прилежно штудировала толстые книги в его библиотеке. Иногда я так и засыпала за столом — уткнувшись носом в пожелтевшую страницу.
— Понимаешь ли ты, Айрис, какое великое будущее ждет нашу страну? — дядюшка часто сидел за чтением вместе со мной. — Скоро границы Велансии расширятся за счет Дальних островов! Уже через полтора года его королевское высочество завоюет для нас новые территории, став наместником его величества на землях, богатых золотом и самоцветами!
Его милость не сомневался, что предсказание, данное в день рождения сводного брата его величества, непременно сбудется, и принц Дайон после совершеннолетия получит к своему имени приставку «Храбрый».
— А вот папенька полагает, что захватить Дальние острова будет не так уж