40.
Он проявил завидное хладнокровие, и наверно, в этом можно было обнаружить дополнительный признак его виновности, но именно это отчего-то убедило меня как раз в противном.
Если бы он сам замуровал Абелию в этой комнате, ему достало бы ума и хитрости выказать те эмоции, что подходили случаю. Он же остался почти невозмутим.
Только в глазах появилась печаль.
Нам не удалось поговорить, потому что весь замок сразу стал напоминать растревоженный улей, и мне совсем не хотелось докучать маркизу неуместными вопросами. Когда же приехал следователь, наш разговор и вовсе оказался невозможным.
Месье Тьери показался мне достаточно опытным и умелым в своем деле, и он производил впечатление человека, умеющего не обращать внимание на титулы и звания того, кто оказывался его противником. Он задал несколько вопросов и мне, но убедившись, что я не знала первую жену его светлости и с самим маркизом познакомилась лишь недавно, потерял ко мне интерес.
Обед в такой обстановке был ужасен — тишина была невыносимой, но и напыщенные разглагольствования герцога Лефевра лишь усугубляли ситуацию. Я не знала, что сказать, и потому предпочла отмолчаться.
А когда после обеда следователь захотел побеседовать с маркизом, меня неожиданно навестила Селеста. Никогда прежде она не была в моих апартаментах. Глаза ее были красными, а руки дрожали.
— Они же не обвинят в этом его, правда? — выдохнула она, едва опустившись на диван. — Он никогда бы не сделал ничего подобного! Я понимаю, вы совсем не знаете его, но я-то знаю его с детства! Зачем бы ему убивать Абелию?
Она хотела, чтобы я поддержала ее, но я не могла упустить такой случай и не задать хотя бы несколько вопросов. Кем бы ни был этот убийца, нам следовало его найти. Даже если это окажется сам маркиз. Подумав об этом, я ощутила странное чувство — как бы ни хотелось мне в этом признаваться, но я предпочла бы, чтобы преступником оказался кто-то другой. Я уже ругала себя за это, но предпочла оправдать себя тем, что того же самого хотела бы и Габи — она любила его светлость, и если в ее гибели был виновен не он, то ради ее памяти мне нужно ‘было найти настоящего убийцу и очистить имя маркиза от ложных подозрений.
— Может быть, Абелия хотела сбежать с другим мужчиной, а его светлость узнал об этом и попытался этого не допустить? — я предложила вполне правдоподобную версию, но она вызвала столь яростное негодование мадемуазель Ганьер, что я подумала, что она набросится на меня с кулаками.
— Да как вы можете такое говорить? — девушка вскочила и принялась расхаживать по комнате. — Абелия ни за что не поступила бы так с Ноэлем. Возможно, для вас измены и предательства являются чем-то обычным, но она была порядочной женщиной.
Она дерзила мне, но не замечала этого. А я предпочла пропустить это оскорбление мимо ушей - я видела, в каком состоянии она была. И когда она вихрем вылетела из комнаты, я не стала ее удерживать.
— Какой ужас тут творится, ваша светлость! — глаза Камилы были круглыми от страха. — И как вы могли решиться выйти из комнаты? Я бы нипочем на такое не осмелилась. А сыщик, кажется, думает, что во всём виноват его светлость. Жак слышал, как тот говорил своим людям, что собирается господина маркиза арестовать.
— Арестовать? - не поверила я. — Твой Жак говорит глупости! Даже если этот месье подозревает его светлость, для ареста должны быть веские основания.
Камила обиженно хмыкнула:
— Жак всё слышал своими ушами. Месье сыщик сказал, что та женщина, первая жена его светлости, пришла в ту комнату не сама — ее туда притащили! А она, ‘бедняжка, уже была в беспамятстве, а то и мертвой.
Я охнула, а горничная, довольная произведенным эффектом, закивала:
— Именно так, ваша светлость! Вы только подумайте — кто мог осмелиться поднять руку на саму хозяйку?
Значит, Абелия вошла туда не сама. И если это установлено доподлинно, то мое изначальное предположение о том, что смерти всех жен маркиза отнюдь не случайны, получило подтверждение. Но почему же вместо того, чтобы испытать, удовлетворение от того, что делу, наконец, дадут ход, я ощущаю такое смятение?
Я спустилась на первый этаж ровно в тот момент, когда Ренуар в сопровождении следователя и его подчиненных направлялся к выходу. Его светлость шел чуть впереди, и его плечи, как обычно, были расправлены, а голова поднята вверх. Наши взгляды пересеклись, и он, сказав что-то следователю, подошел ко мне. Не к отцу, не к Селесте — только ко мне.
— Айрис, я не делал этого, что бы там кто ни говорил и ни думал. Не знаю, сумею ли я доказать свою невиновность, но больше всего меня сейчас беспокоит то, что я оставляю вас одну. Прошу вас — будьте осторожны!
В его голосе была тревога — подлинная или напускная, трудно было сказать. Но то, что он в такой момент подумал обо мне, меня тронуло.
Если бы он был виновен в смерти Абелии, то с чего бы ему беспокоиться обо мне?
Он куда больше должен был бы быть озабочен собственной судьбой. Что ему до мнения чужой для него женщины? Женщины, с которой его связывает лишь временный брачный договор.
И когда он пожал мою руку, я в ответ сжала его. Уже потом, когда судебная карета, в которой ехал маркиз, скрылась из виду (я наблюдала за ней с балкона), я отругала себя за эту слабость. Ведь могло оказаться так, что я пожала руку убийце своей сестры.
Ужинать я предпочла в своей спальне. Наверняка, точно так же поступили и остальные. Но даже у себя в апартаментах я смогла проглотить лишь несколько, кусочков жареной рыбы. Мысль о том, что эту ночь его светлость проведет в сырой и мрачной камере, напрочь лишила меня аппетита. И хотя у меня не было никаких оснований жалеть его, я всё-таки его жалела.
Наутро в замок прибыл маркиз Вебер — я видела из окна, как он с трудом вышел из кареты и, опираясь на руку своего слуги, медленно брел ко крыльцу. Мне показалось, что его