— По какому случаю веселье? — окидывает нас мрачным взглядом. И мы, два здоровых мужика, разменявшие тридцатник, притихаем.
— Как мама? — спрашиваю осторожно.
— Спит. Алена на нее действует положительно.
— Человек человеку лекарство, — вспоминаю фразу, услышанную по радио.
— Вот ты умный, — качает головой Сэм.
— А что вы тут ржете, как кони молодые? — хмурится отец.
— Да я поспорил с этим бакланом на штуку баксов, что достану билеты на Розенбаума, — киваю на брата.
— Ну, это легко, — пожимает плечами отец. — Ты зря ввязался в этот спор, — сурово одергивает Сэма. — Альберт у нас на пять ходов вперед думает…
— Но в этот раз я точно знаю. У него ничего не выйдет…
— Учись, стажер, — усмехаюсь я и звоню директору театра. Он к нам обращался по одной деликатной проблеме с антиквариатом и остался должен.
— Приветствую, Альберт Валерьевич, — басит он в трубку. — Чем могу, так сказать…
— Выручи меня, Сергей Константинович, — обращаюсь к нему в такой же дружеско-театральной манере. — Я тут девушку пригласил на концерт Розенбаума. А билетов оказывается уже нет. Протупил. Найди что-нибудь… Я не забуду.
— Так полный аншлаг, Альбертушка, — сокрушается он. — Все разобрали. Даже стульчики приставные.
— Ну, на стульчике мне с будущей женой сидеть не пристало, — обрываю дурной треп. — Ты мне, Серый, найди первый ряд. На крайняк — второй. Понял.
— Ну нет ничего! Мамой клянусь! Только в директорской ложе пара мест осталась. И то…
— Вот и хорошо. Забронируй за мной ложу, два места в первом ряду. А по деньгам не беспокойся. Сколько скажешь, завтра завезу.
— Лады. Пятьсот баксов. Устроит? — торопливо выдыхает Серега. И я словно наяву вижу его красную жадную морду. Ну да ничего. Я на его деле тоже наварился неслабо.
— Вполне, — завершаю я разговор и с триумфом поворачиваюсь к брату. — Мне сразу занеси половину. А вторую завтра в театре Сергею отдашь и возьмешь для меня билеты. Усек?
— Ну ты даешь, — восхищенно тянет брат. — А я подумал…
— Не ври, ты не умеешь, — обрывает его отец и рыкает недовольно. — Все. Поржали, и хватит. Что там у нас по делу Абаза?
— Вот Сэм нарыл, — передаю отцу папку.
Он трет башку. Читает. Потом еще раз перечитывает.
— Ты кому-нибудь сообщал? — испытующим взглядом давит Сэма.
— Нет, пап. Никому, — заикается он. — Это полностью меняет дело.
— Да. Есть риск проиграть. Эти сраные бумажки могут подорвать нашу репутацию. Альберт, подключайся. Нужно выкупить все документы в управе и уничтожить. Потом подчистить реестры. Ни одна собака не должна пронюхать. Ты понял?
— Да, конечно, — киваю я. — Завтра с утра подъеду к начальству. Порешаем.
— Но это же не по понятиям, — возмущенно заявляет Сэм.
— Ты абсолютно прав, сынок, — улыбается ему отец. — Судя по этим документам, выиграть спор должен Антип. Но платит нам Абаз. Вот и надо вынести решение в его пользу. И чтобы ни одна собака не пронюхала. Усек?
— Ну да, — печально вздыхает брат и поднимается с места. — Пойду. Пятьсот баксов принесу. Развел меня, как кролика… — смотрит на меня недовольно.
— Погоди, — мотает головой отец. — Лезет в карман пиджака. Достает потертое кожаное портмоне, оттуда вытягивает десять купюр по сто и передает их Сэму. — Держи. Заслужил. Молодец, сынок.
— Спасибо, — смущается брат и тут же придвигает деньги мне. — На вот… Сам поезжай за своими билетами. Нашелся тут бугор на ровном месте.
— Съезжу, — выбиваю пальцами дробь по столешнице. И чувствую себя пацаном. Как и когда-то в детстве, мир искрится от радости и простого неподдельного счастья.
Завтра выкуплю билеты. А в пятницу пойду с Аленкой в театр. Сейчас главное — приучить к себе девочку. Научить ее доверять мне безоговорочно и приходить ко мне со своими проблемами. А дальше дело техники.
Курсант даже не поймет, откуда прилетело. Его заставят жениться на потаскухе, а я заберу себе любимую. Отличная рокировка.
Глава 14
До самой пятницы я стараюсь не думать. Никому не говорю. Даже подружкам по комнате. В универе прислушиваюсь к разговорам. Стискиваю зубы, стараясь не проговориться. Чувствую себя преступницей или шпионкой под прикрытием. Ну как кому объяснить? Да и надо ли? Не хочу.
Как меня угораздило согласиться?
Естественно, приезд Розенбаума в наш город — событие. И пропустить я не могла. Вот только потом дошло, что я никому ничего не смогу рассказать. Ни близким, ни Олегу, ни подругам.
А какая же радость, если поделиться ни с кем нельзя?
— Гусева, — окликает меня наша староста Галя Косогорова. — У нас один билет на Розена остался. Не хочешь пойти?
— Нет, — мотаю головой. Собираю тетрадки в сумочку и тут же слышу над головой глумливый голос нашего профорга Люси Петрушиной.
— Ой, да кого ты зовешь? Она же не знает, кто это! У них в деревне такое не слушают. Там самогонка и гармошка, — смеется Петрушина. — Ты бы, Гусева, напряглась, пошла бы с нами…
— Не хочу, — отрезаю на ходу. Собираюсь уйти. Но останавливаюсь на полпути. — А вы где сидите? — спрашиваю зачем-то.
— Десятый ряд балкона, — заискивающе сообщает Галя. Видно, ей неудобно за подружку. А та не унимается.
— А ты с какой целью интересуешься?
— Катя мне билет предложила. Вот и думаю…
— А ты не думай. Иди с нами, — смеется Вадим Косогоров, мой друг с первого курса и Галкин муж.
— Нет, у меня не получится, — пожимаю плечами.
И по дороге в общежитие звоню Олегу.
— Привет, я соскучилась, — вздыхаю в трубку.
— Ленка, я думал, сдохну, если не услышу твой голос, — басит Олег. И мне хочется больше всего на свете оказаться рядом с любимым. Обнять его, прижаться к нему и никуда не отпускать.
— Прикинь, у меня неприятности, — сообщает он осевшим голосом.
— Какие? Что случилось? Ты заболел? Тебя отчислили? — тараторю в ужасе.
— Нет, балаболка, — усмехается Плехов и добавляет успокаивающе. — Все в порядке, Леночка. Я жив и здоров. Учусь на повышенную стипендию. Таких умников, как я, не отчисляют.
— Ты скоро приедешь? На двадцать третье февраля дают увольнение? Я соскучилась по тебе, — Спрашиваю уже спокойно. Какие бы не были мелкие неприятности, главное, что мы вместе. И любим друг друга.
— Не получается, Лен, — вздыхает недовольно Плехов. — Двадцать второго и двадцать четвертого мне дают увольнительную без проблем. Но двадцать третьего февраля торжественное построение. Прикинь западло.
— Почему так?! — чуть ли не кричу на всю улицу и