— А там еще камеры наблюдения были? — интересуюсь, не скрывая сарказма.
— Да. Я сначала тебе верила. А потом, когда тебя с другой в «Апельсине» увидела, стала сохранять на флешку. Меня охрана научила.
— Вот ты продвинутая, — цежу я и пытаюсь понять, что же делать дальше. Девка лжет. Но как ее на вранье поймать? — Фотки, конечно, не сохранились? — роняю язвительно. — Их ураган унес… Или нет. Был пожар, и они сгорели…
— С чего ты взял? — подходит ко мне Ксюха. — Вот, держи, — кидает на подоконник конверт. Я некоторые твоим родителям показала. Самые приличные…
Отрываю, смотрю. Чувствую, как волосы на затылке поднимаются дыбом. Это я, и не я… Ни хера не помню.
С фоток на меня скалится полуголый придурок, лапающий Ксюху. На другой фотке держу обеими руками за сиськи, на третьей она мне отсасывает.
— Это ты моим родителям показала? — прихожу в ужас. Неудивительно, что они оба слегли от горя.
— Нет, самые приличные, — улыбается мне мерзкая тварь. — Вот эти…
Достает из конверта отделенные листочком фотки. А там мы с ней сидим за столом. Что-то жрем и болтаем. А на другой целуемся… На третьей — Ксюха у меня на коленях сидит.
Ну, хоть ума хватило порнуху не показывать!
Внимательно разглядываю фотки. Видно, что снято с разных камер. И не монтаж вроде. Тогда что? Я ничего не помню! Но и на экспертизу отдавать облом. Тест уже показал, кто отец ребенка. Еще больше позориться не тянет.
— Как это может быть? — обалдело пролистываю гнусные фотки. — Я же не помню ничего. Не было этого.
А сам тупо пялюсь на фотку, где откровенно трахаюсь с Ксюхой.
И слова мои. Клятва моя для Лены. «Люблю тебя до неба!»
Я никому не говорил. Только ей одной. А Ксюха в курсе. Может, я ее за Лену принял.
Чешу башку. Пытаюсь найти хоть мало-мальски логичное оправдание, и не получается. Может, у меня эта… как ее? Ретроградная амнезия.
«Ага, на Ксюху!» — усмехаюсь мысленно. И тут же маленькие проворные ручки «Жены» хватают меня за грудки.
— А теперь слушай сюда, козел! — выговаривает мне она. — Попробуй только со мной развестись. Ребенок твой. Это тест подтвердил. Доказательства близости у меня имеются. Надо будет, я соседей-наркош позову и персонал «Апельсина». Да я тебя по судам затаскаю. Ты меня изнасиловал между прочим. И я простила. Но только рыпнись. Карьеру тебе порушу. И всем расскажу, что у тебя провалы в памяти. Вышибут тебя из армии под зад коленом. И даже сраный склад караулить не доверят. Понял?
— Какая же ты сука, Ксюха! — в ужасе всматриваюсь в миловидное заплаканное личико.
Я-то думал, что стал жертвой заговора. А нет. Это мне моя «милая» подгадила. И еще грозится. Мало ей моего позора.
— Да не буду я с тобой разводиться, — роняю презрительно. — Останешься здесь, с родителями. Присмотрят за тобой. А я послезавтра по месту службы уеду…
— Мы с тобой. Олежечек, прости меня, дуру! Только не бросай, слышишь? Я тебе верной женой буду. Любить за двоих буду. Ничего никогда у тебя не потребую. Только не оставляй, слышишь? Тут меня все ненавидят. Лену твою жалеют. А что ее жалеть? Вон, говорят, выскочила замуж за какого-то богатого чела. Видать, и не любила тебя никогда…
Ксюха выплескивает последние слова в ярости, а меня будто темная пелена накрывает.
«Вышла замуж. Не любила меня», — повторяю про себя горькую правду, о которой боялся подумать весь этот месяц.
— Хорошо, — киваю, запрещая себе думать о Лене. — Поедем вместе. Полетим. Там условия хорошие для семей. И звания женатому быстрее идут.
— Вот видишь, — утирает слезы Оксана. — Ты не пожалеешь, — шмыгает носом. — Я все умею, Олежечек. И борщ сварить, и дрова наколоть, — кидается она мне на грудь. — Все ради тебя!
— Да ладно, — неуверенно кладу руку на тонкое плечико. — Не реви.
И чувствую, как в боксерах поднимает голову странный чувак. Да иди ты! Что же получается? Тело помнит, а я нет?
Выскакиваю из дома, несусь к реке. Наскоро раздеваюсь на берегу и с мостков прыгаю в воду. Неужели я все забыл? Или Лена у меня Оксану из головы вытеснила?
Широкими гребками пру на другой берег. Потом обратно. И сбиваюсь с дыхалки, заметив на пляже отца и Ксюху.
— Что же ты творишь, гад? — роняет он досадливо и, махнув рукой, идет к дому.
А Ксюха заботливо подает полотенце. Маленькое, но и такое сойдет.
— Олежечек, — гладит меня по спине. — Ты прости меня, дуру. Но твои на тебя сильно ополчились. Нам лучше уехать…
— Да, уедем, — киваю «жене». — Завтра поменяю билеты. Возьму на тебя и на пацана тоже, — растираюсь полотенцем. А сам думаю о Лене.
Она бы сроду не побежала за мной и полотенечко не принесла бы.
Да и нет ее для меня больше. Замуж вышла. За высоким забором спряталась. А если ее нет, то и любая другая сгодится. Та же Ксюха. Хоть ухаживать не надо.
«На всем готовом», — усмехаюсь про себя и ловлю напряженный взгляд «жены».
— Что еще? — вскидываюсь грубовато. Тут же при ней стаскиваю мокрые труселя, отдаю их вместе с полотенцем Ксюхе.
Жена, как-никак! Вот пусть и ухаживает.
Она кивает, сворачивает трусы в полотенце и тихонечко зовет.
— Олег…
— Что? — натягиваю джинсы на голое тело.
— Нам бы сыночка назвать и свидетельство тут получить…
— А как ты хочешь? — надеваю через голову футболку.
— Я, когда носила и с ним разговаривала, Сашей звала, но… — запинается на полуслове. И смотрит как побитая собака.
— Да пусть будет Саша, — соглашаюсь с легкостью.
«Хоть Маша», — огрызаюсь мысленно. И следующим утром иду в ЗАГС. Отдаю справку, выданную Ксюхе в роддоме, и обалдело смотрю на графы в свидетельстве.
Плехов
Александр
Олегович.
Плехова
Оксана Петровна.
Очуметь, я попал!
По дороге домой заруливаю к Гусевым. Дверь открывает Катька моя. Молча впускает в дом. И смотрит, будто на убийцу, вернувшегося на место преступления.
— Ты зачем пришел? — перекрывает мне дорогу Андрей.
— К Василию Андреевичу. Поговорить. Можно?
— Пропусти его, — слышится бас старшего Гусева. И Андрей отступает.
Прохожу на полутемную кухню, где мои несостоявшиеся тесть с тещей пьют чай. Застываю у стены солдатом-новобранцем.
— Будешь? — кивает на чайник дядя Вася.
— Нет, — мотаю головой. — Я с вами посоветоваться хочу, — с трудом выдавливаю из себя.
— Давай. Советуйся, — спокойно соглашается Ленкин отец и поворачивается к жене. —