— И вам, сударыня, всего доброго и не хворать!
Мама кивает кучеру, а затем нежно целует меня в макушку.
— Теперь, Мирославушка, у нас все непременно будет хорошо!
* * *
В княжестве светлейшего князя Рублевского творится сущий кавардак, аки в улье, потревоженном медведем. Князь Андрей Дмитриевич, объятый черной меланхолией, заперся в своих покоях, куда не допускает никого, окромя повара, коий беспрестанно подносит ему яства разнообразные: заливных осетров, поросят молочных с кашей гречневой, кур жареных с яблоками мочеными; пироги с начинкою разной — с мясом, с рыбой, да с капустою; блины ажурные со сметаною густою, да и прочие кушанья, кои и перечислить все затруднительно. От стресса, охватившего княжескую душу, аппетит у Андрея Дмитриевича разыгрался нешуточный. Даже обильная трапеза в ресторане «Три пескаря» с акушеркой Ангелиной, славящейся пышными формами, не утолила княжеского голода. Вернее, с ней-то он насытился до отвала, а после утолил и другой свой грех, весьма им любимый.
Но затем две вести, подобно грому среди ясна неба, повергли князя в пучину отчаяния.
Сперва специалист по техосмотру прислал ему отчет весьма неутешительный: его отрок, Мирослав, увы, оказался полнейшим бездарем в магических способностях. Абсолютный ноль без палочки!
Тут князю вспомнились слова его матушки, боярыни Екатерины Олеговны, она не советовала ему брать в жены девицу из графского рода, коей и была матерь непутёвого отпрыска.
«Ниже только было взять в супружницы простолюдинку, — говаривала премудрая Екатерина Олеговна. — Тебе, Андрей, нужна княгиня, не меньше! Гладислава из Галицкого княжества или же Забава из Великопермского — чем тебе не милы?»
И теперь, терзаемый горькими думами, князь Андрей Дмитриевич поглощал несметное количество яств, тщетно пытаясь заглушить грызущую его тоску.
Стоило, ох, как стоило внять словам родительницы! А он, ослепленный юной красотой графини Софьи, дочери графа Дамирова, отверг мудрый совет матушки.
И что же обрел взамен? Позор несмываемый! И лютую необходимость замарать руки свои княжеские в крови, уничтожив опорочившее его честь отродье.
Убивать ли впридачу и мать сего недостойного наследника — князь Андрей Дмитриевич еще не решил окончательно. Возможно, он дарует ей шанс искупить вину и принести ему нового наследника, достойного княжеского рода.
А ежели и второй отпрыск не оправдает надежд отца, тогда обоих — и мать, и новое дитя — с глаз долой! Прикажет сбросить их с самой высокой скалы в пучину морскую, дабы не мозолили глаза и не напоминали о позоре этом горьком. И пусть волны морские смоют княжескую печаль, а чайки разносят весть о праведном гневе князя Андрея Дмитриевича!
О гневе княжеском ныне судачили все служанки во дворце, перешептываясь по углам, аки мыши, завидевшие кота. Боялись они даже близко подойти к княжеским покоям, трепеща всем телом. И, воистину, поступали мудро, ибо, даже насытив чрево свое до предела, князь Андрей Дмитриевич не обрел душевного успокоения. Напротив, ярость его, подобно бушующему пламени, охватила всю светлицу, круша и разбивая все на своем пути: шкафы, тарелки, стулья.
Ибо вторая весть оказалась горше прежней, словно яд, разливающийся по жилам. Княгиню Софью вместе с младенцем похитили! Похитители же до сих пор не объявились, не потребовали выкупа. Но князь, подобно орлу, зорко вглядывающемуся вдаль, чувствовал сердцем своим: не похищение это вовсе.
Жена его, ослушавшись воли супружеской, бежала, дабы спасти жизнь своему чаду, недостойному, по мнению князя, носить имя его рода. Напрасно, ох, напрасно открыл он ей свой замысел — избавиться от наследника, коль окажется он пустым магически сосудом, не способным продолжить славную династию Рублевских. Князь Андрей Дмитриевич был уверен, что жена его, кроткая и покорная, не посмеет противиться его воле.
И то, что она ослушалась, дерзнула воспротивиться его решению, вызывало в князе бурю праведного негодования, заставляя дрожать от гнева и скрежетать зубами. Но князь, подобно опытному охотнику, изучившему повадки зверя, был уверен, что знает единственное место, куда могла направиться беглянка.
Был у князя Андрея Дмитриевича один верный способ унять душевную смуту, когда ни обильные яства, ни ласки прелестных девиц не приносили облегчения.
С лицом мрачнее грозовой тучи, князь Андрей Дмитриевич приблизился к письменному столу, на коем лежал колокольчик серебряный, предназначенный для вызова гонца особого назначения. Дернул он за шнурок резким движением, и в тот же миг в покои вошел воевода, остановился возле стола, преклонив колено пред светлейшим князем.
— Слушаю, ваше сиятельство, — молвил он, готовый к любым приказам.
— Немедля отправлялся в Белозёрское княжество, в графство Дамирова, — произнес князь холодным решительным тоном. — Узнай, там ли находится моя супружница с сыном. Если моя моя догадка подтвердится, Софью, доставить ко мне живой и невредимой. А отродье… — голос князя дрогнул от обуявшего его гнева, — казнить у неё на глазах. Дабы ведала, каково это — ослушаться мужа своего и попрать святые узы супружества!
* * *
Семья Дамировых собралась за ужином. Широкий, полированный до блеска стол ломился от яств. По центру возвышался, словно горный пик, золотистый гусь, начиненный ароматными яблоками и черносливом. Из разреза, сделанного острым ножом главы семейства, вытекал рубиновый сок, смешиваясь с янтарным жиром, который блестел в свете хрустальной люстры. Вокруг гуся, словно спутники вокруг планеты, расположились блюда поменьше: горка пухлых, румяных вареников, щедро политых сметаной и усыпанных измельченной зеленью; хрустящая картофельная запеканка, покрытая тонким слоем сыра, пузырившегося золотистой корочкой; салат из свежих овощей, сверкающих разноцветными красками — томаты, огурцы, сладкий перец, фиолетовый лук и яркая зелень — все это было заправлено легким, пряным соусом. В глубокой фарфоровой миске дымился борщ, от которого исходил насыщенный аромат мяса и свеклы. Рядом с ним стояла глиняная мисочка с густой, белоснежной сметаной и плетенка с пышными и румяными, словно щеки служанки Дуняши, пампушками, посыпанными чесноком. На отдельном блюде красовались тонко нарезанные ломтики домашней буженины, обрамленные веточкой петрушки. В хрустальных графинах переливались напитки: темно-красный вишневый компот и золотистый квас. А рядом с хозяином в отдельном графине, покрытом инеем от морозных чар, стояла беленькая.
Воздух наполнялся аппетитными ароматами, от которых уже текла слюна у всех членов семьи Дамировых. Но никто из семьи не смелприступить к трапезе, пока не насытится глава дома.
Ангелина Петровна — мать Софьи, с некоторым пренебрежением наблюдала, как полные щеки мужа движутся вверх-вниз, когда граф старательно разжевывает мясо из борща, а с его губ стекают бордовые струйки на его подбородок, скрытый густой бородой.
Ангелина была его старшей женой, родившей графу восемь детей, из которых София получилась единственной девочкой и седьмым по счету ребенком.