Для Ангелины Петровны это был удар ножом в самое сердце. К тому же, она никак не могла справиться с утратой младенца, в смерти которого её обвинили без суда и следствия.
Как вообще такое могло случиться, чтобы её собственное молоко, которым она вскормила 7 детей и буквально-таки поставила им же их на ноги, поскольку прикладывала к груди деток до 3-х лет, вдруг могло оказаться отравленным⁈
Это никак не укладывалось в её светлой, поседевшей за один день голове.
Так ещё и дражайшего супруга ей теперь приходилось делить, да не с кем-нибудь, а с наглой девицей, у которой мания величия была в разы выше её крохотного росточка. Эта пигалица Настасья Дмитриевна обладала способностями бытовой магии, что позволяло ей поддерживать порядок в своей части дома без помощи прислуги, которую она не пускала даже на порог своей обители.
И Ангелина Петровна была практически уверена, что эта молодая самоуверенная графиня что-то скрывает. Но пожилой, сорокалетней женщине никак не удавалось проникнуть во владения молодой жены. Все попытки пресекалстрогий служивый, дежуривший день и ночь в коридоре второго этажа поместья, отведенного графом для любимой супружницы Настеньки.
С момента появления этой несносной коротышки жизнь Ангелины Петровны, которая до этого была ещё куда ни шло, стала совсем не сахар.
Муж-граф полностью переключился на молодую женушку, в которой души не чаял, и исполнял все её прихоти. А Ангелина Петровна все больше чувствовала себя лишней и никому не нужной, будто все только и ждут, когда она, наконец, окочурится.
Все её дети выпорхнули из гнезда. Тяжелее всего далось расставание с Софьей. Ангелина Петровна была крайне недовольна выбором, который граф Дамиров сделал для их доченьки, единственной девочки в семье.
Этот князь Рублевский слыл отъявленным негодяем, прелюбодеем, извергом и обжорой. Он был худшей партией, которую Ангелина Петровна могла себе только представить для своей любимой дочки.
Но граф настоял. И все, привет, Андрей!
Она собственными руками выдала дочь за исчадье ада, боясь идти против воли супруга. А позже узнала ужасную причину, побудившую прокурора императора совершить этот необдуманный шаг.
— Он грозился истребить весь наш род Дамировых, послать войско на наше графство, если я, ее отец, не дам благословения на этот брак! — кричал тогда Александр Сергеевич, брызжа слюной от гнева, когда его супруга однажды все же осмелилась что-то ему предъявить.
— А ты должна каждый день Богу молиться, за то, что он выбрал Софию! Он — князь! Ей повезло, что этот добрый мужчина обратил на неё внимание.
Повезло… Тогда Ангелина Петровна больше ничего не посмела сказать мужу. Но её материнское сердце болело за дочь. Князь Андрей не позволил ей даже приехать в родильное отделение, посмотреть на внука.
— Ваше молоко проклято, — бросил он ей тогда с пренебрежением. — Держитесь подальше от моего сына, будущего боевого Мага империи!
Ангелине Петровне ничего не оставалось, как забыть о возможности потискать малыша. Она окончательно потеряла всякий вкус к жизни… Идаже сейчас за этим столом, ломящимся от яств, она не чувствовала голода. Но какое-то другое чувство сосало под ложечкой. Предвкушение чего-то кошмарного… Или прекрасного? Она не могла работать. Ведь она не имела абсолютно никаких способностей к предвидению.
Графиня настолько углубилась в свои мысли, что не заметила даже, как муж Дмитрий дал разрешение есть ей и пигалице. Лицо Настасьи уже было все в жиру от утиных лапок, что вызвало чувство тошноты у Ангелины.
Ангелина Петровна встала со стула и отошла на пару шагов….очень вовремя. Через секунду боевой снаряд влетел в дом, со звоном разбивая окно, и в щепки разорвал стул, на котором женщина только что сидела.
Надо ли говорить, где в этот момент находились мы с мамой?
* * *
Стоило нам с мамой дойти практически до самой двери графского имения, как она резко остановилась.
— Нет, Мирослав, что-то подсказывает мне, что нам здесь не все будут рады.
Агу-га-га! Точнее, три ха-ха! Еще бы… Станет прокурор империи радоваться появлению на своем пороге адвоката демонов. Да он скорее застрелится или прикажет пристрелить меня. Оба варианта не кажутся радужными. Своего деда всё-таки мне не очень хочется убивать, даже с учетом его профессии обвинителя.
— А батя и вовсе может заставить меня вернуться в дом мужа, — продолжает рассуждать маман. — Да ещё эта его новая жена…. Неприятная девица. Один священник знает, что у нее на уме. А может, и он не в курсе, если она нечасто ходит на исповеди. Давай-ка мы лучше воспользуемся чёрным ходом в крыло моей матушки. А потом вместе с ней и подумаем что-нибудь…
Ай да мама, ай да молодец!
Вот не устаю я ей восхищаться. Был бы я способен говорить — снизу доверху осыпал бы её комплиментами, а сейчас произношу только сухое согласие с её планом:
— Агусь!
— Сыночек! — лицо мамы освещается улыбкой. — Порой мне кажется, что ты понимаешь меня гораздо лучше некоторых людей.
И в этом ты абсолютно права!
Тройное «агу».
Мама, держа меня на руках, отходит от главного входа и заворачивает за угол имения. Здесь, среди раскидистых дубов, скрывается незаметная на первый взгляд дверь. Рядом стоят два горшка с заморскими пальмами. Присев на корточки, мама запускает руку в один из горшков и принимается там копошиться.
— Ничего нет, — расстроенно заключает она, вытаскивая руку. И суёт руку в соседний горшок.
Ума не приложу, что женщины находят в этой возне с землёй. Как там они это называют? Садоводство? Заземление? Магия земли?
Но тут на моих глазах происходит настоящая магия. Мама достала из горшка ключ. И уже через мгновение отпирает им дверь. Вот это настоящая магия!
Мать моя — волшебница!
— Я просто горшки перепутала, — поясняет мне мать.
Ну, лишь бы не с моим ночным горшком. А так все в порядке. Нашедшего ключи не судят.
Мы проходим в имение. Здесь темно и немного пыльно. Мама осторожно ступает по темному, мрачному коридору. Видимо, этим проходом редко кто пользуется. Из-за влетевшей в нос пыли ужасно хочется чихнуть, но я сдерживаюсь. Вдруг нас тут кто-то услышит? Стараюсь дышать через рот,