— Апчхи!
И в этот момент весь дом вздрагивает. Да какой там вздрагивает! Он подпрыгивает, будто от землетрясения или от удара гранаты. Стены дрожат, со старинных портретов сыплется пыль, где-то в глубине дома слышится звон бьющегося стекла. Мама испуганно прижимает меня к себе.
Вот это у меня богатырский чих! Сам не ожидал от себя такой мощности. Улыбка застывает на моих губах, когда до меня доносится душераздирающий женский крик, эхом отдающийся в темных коридорах имения. Кровь стынет в жилах. Понимаю, что дело тут будет посерьезнее малышового чиха.
Глава 6
Мама крепче прижимает меня к себе, ее дыхание становится частым и прерывистым.
— Не бойся, малютка! Все будет хорошо, — еле слышно говорит она мне побелевшими губами.
Это я боюсь⁈ Мать, ты с перепуга что-то попутала! Я не боюсь ни службы, ни односторонней дружбы, ни заклятия грома, и уж точно не подпрыгнувшего на секунду дома. Мы во всем разберемся, не дрейфь!
Мать будто читает мои мысли. И в глазах матери ужас молниеносно сменяется решимостью. Вот так-то лучше!
Стратегия «замри — беги» срабатывает у нее не как у обычных людей, часть из которых замирает, а вторая сразу же бросается наутек, даже не понимая, что, собственно говоря, произошло.
А у мамы одно действие последовательно сменяет другое. Замерев и мысленно оценив ситуацию, она бросается бежать вверх по винтовой лестнице, при этом с должным вниманием и осмотрительностью, чтоб, не дай Бог, не навернуться на узких, местами прогнивших ступенях и не выронить меня.
Ума ей явно не занимать.
Что тут говорить — яблонька от яблочка.
Лестница противно скрипит под мамиными ногами, каждый шаг отдается протяжным стоном, словно древний дух дома жалуется на наше вторжение. Воздух густой и затхлый, пропитанный запахом плесени и чего-то ещё неуловимого, что щекочет ноздри.
Одна ступенька под маминой ногой внезапно проваливается с сухим треском, образуя зияющую дыру. Мама вскрикивает, едва удерживаясь на ногах, и я тяну свою маленькую ручку к ее шее, по инерции пытаясь удержать её от падения.
— Держись за меня, женщина! — кричу я.
— Ага-агу! — слышит она.
В образовавшемся отверстии виднеется лишь чернота, из которой веет холодом и забвением. Мама, тяжело дыша, осторожно переступает через пролом, балансируя на одной ноге. Скрип лестницы становится еще громче, пронзительнее, словно дом предупреждает нас об опасности, таящейся в его старых стенах. Каждый шаг теперь — будто попытка баланса на весах правосудия.
Мда уж… с этой частью имения явно проблемки. Как только его графское величие мог допустить такое обветшание своего домовладения? Похоже, его нога очень редко ступала в последние годы в покои старшей жены. А женщина, в свою очередь, опасалась сообщить супругу о необходимости отслюнявить пару тысяч монет на капитальный ремонт. Так и ковыляла бедная мать Софии молча да в одиночестве по этим скрипящим ступеням в свою опочивальню.
Мама достигает последней ступеньки лестницы, на которой её нога теряет равновесие, а мама отклоняется назад.
Я инстинктивно хватаюсь своей маленькой ручкой за её кофту.
Оп-оп-оп, сейчас не время падать. Время вставать с колен!
Мама сворачивает в узкий боковой коридор, почти ныряя в кромешную тьму. Я ничего не вижу, только чувствую, как она дрожит, как быстро бьется ее сердце.
Внезапно крик повторяется, на этот раз он звучит радостно. Хотя по тембру голоса хозяйка крика — одна и та же дама. Будто женщину пытались укокошить снарядом, а затем она обрадовалась, увидев своего несостоявшегося убийцу.
Что происходит в этом проклятом имении? Кто кричит? Голос похож на голос мамы, только немного взрослее…
Готов поклясться, что он и принадлежит хозяйке дома… Но что там с ней делают? Ее то бьют, то щекочут?
Мои размышления прерывает стойкое ощущение, что за нами кто-то следит.
Я перевожу взгляд туда, откуда идет этот подлизывающий душу холод и натыкаюсь на пару красных глаз, зияющих в темноте открытой комнаты, в сторону которой мы как раз идем…
* * *
Граф Дамиров, его молодая жена и Ангелина Петровна медленно приходили в себя, сердца бешено колотились в груди. Первобытный страх, сковавший их в момент, когда снаряд пробил окно, постепенно отступал, уступая место гневу и растерянности. Еще бы! Неведомо откуда взявшийся боеприпас внезапно, со звоном разлетевшегося вдребезги стекла, пронесся прямо у них над головами и ворвался в трапезную — одно из самых священных мест в имении, место, где совершалось таинство приема пищи. Осколки стекла сыпались на стол, смешиваясь с крошками и недоеденными деликатесами.
В комнату вбежали напуганные слуги и двое охранников-гвардейцев, лица которых были белее мела. Они испуганно озирались в поисках источника выстрела.
— Что это было⁈ — взревел граф, его голос, подобно разорвавшейся гранате, прокатился по залу.
Он смерил двух гвардейцев ледяным взглядом. Те, потупив глаза в пол и сжав свои широченные плечи, съежились под графским гневом.
— Где вас черти носили⁈ — продолжал бушевать Дамиров. — Пролети снаряд секундой назад, вместо головы моей старшей жены остался бы распотрошенный арбуз!
С этими словами граф схватил со стола нож и с яростным выпадом воткнул его в круглый, полосатый арбуз. Острое лезвие с хрустом разделило огромную ягоду на две части, алый сок брызнул на белоснежную скатерть.
— Или хуже того, — процедил граф сквозь зубы, указывая на разрубленный им арбуз, — она осталась бы овощем на всю оставшуюся жизнь!
От последней фразы у Настасьи, молодой супруги графа, разгорелся внутренний голод. С хищностью гиены она схватила утиную ножку и вонзилась в нее острыми зубами, с аппетитом отрывая куски мяса. Быстро пережевывая, она схватила бокал и, запрокинув свою небольшую голову со свисающими по бокам каштановыми кудряшками, опрокинула в рот оставшееся вино. Но его оказалось слишком много.
Жадность сыграла с молодой женой графа злую шутку. Она подавилась и начала судорожно кашлять, а красная жидкость хлынула двумя струйками из носа, будто алая кровь.
Эта картина развеселила Ангелину Петровну. Ее звонкий смех разлетелся по залу, отлетая от стен эхом. Все взгляды устремились на смеющуюся женщину.
Граф, не заметивший, что его младшая жена поперхнулась, подумал, что старшая, хоть и сохранила свою голову, похоже, потеряла рассудок из-за прогремевшего пару минут назад взрыва.
— Ха! Смотрю, оплошность моего оруженосца никого не напугала, а лишь рассмешила, — в трапезную уверенной походкой вступил высокий мужчина, облаченный в одеяния, подобающие графскому титулу.
Кафтан его, из тончайшего сукна лазоревого цвета, был