В этот момент в комнату бесшумно вплывает Берендей. Большой, пушистый, цвета ночного неба кот. Его зелёные, с узкими щелями зрачков, глаза сразу находят меня. Он не мяукает, не подходит к миске, которая отчего-то стоит в моей детской комнате. Он просто садится у кроватки и смотрит. Пристально. Как будто ждёт чего-то.
В этот момент в моей голове, поверх гула от новой головокружительной способности, возникает не звук, а… мысль. Чужая. Острая, колючая, как кошачий ус.
«Наконец-то. А то я уж думал, ты так и останешься этим сопящим комком в подгузнике»…
Я замираю. Это что? Кот? Я
— Конечно, я. Кто же ещё? — мысль обретает ленивую, насмешливую интонацию. — Четыре месяца терплю твоё неосознанное мурлыканье. Скучно. А теперь от тебя пахнет грозой. Интересно.
Я пытаюсь ответить. Не ртом, а всем своим существом. Выталкиваю из себя образ: серый туман, боль, потерю.
Отравление, — мгновенно приходит ответ от кота Берендея. — Я знал. Чуял яд в твоём молоке. Но сказать было некому. Не стал бы меня слушать этот ушастый люд. А Мстислав куда-то испарился, хотя, что взять с призрака⁈
Берендей встаёт, потягивается, подходит к кроватке и запрыгивает на бортик. Его мохнатый бок упирается в мою щёку. В голове возникает чувство, похожее на мурлыканье, — тёплое, успокаивающее.
— Теперь играй, — наставляет Берендей. — Притворяйся тем несмышлёнышем, каким ты был. Когтей не показывай. Пока не вырастешь и не окрепнешь. Или пока не научишься управлять магией невидимки.
— Ты и про это знаешь? — удивлённо спрашиваю я.
— Я знаю все, мур-мур, я же кот!
— Тогда ты знаешь, и откуда у меня появилась эта способность? — спрашиваю я, затаив дыхание.
— Мур, конечно! Они глушили твои магические способности, а Мстислав дал тебе противоречия. Так что жди — способности могут обрушится на твою голову, как грибной дождь среди ясного солнца. То есть неожиданно. Но ты не должен это показывать… Иначе полетят клочки по закоулочкам, — заключил кот и полностью переключился на свою лапу, которую принялся тщательно облизывать. — Тоже мне, дворец, а пыль протереть нормально не могут, все лапы грязные.
Он прав. Острее любого человека он чувствует возможную опасность. Те демоны, что гнались за мной в родильном доме и те, кто убивают аристократов, могут вернуться…
И если кто-то узнает, что яд не сработал… а я успел выпить противоядие…. Мне точно не жить.
С этого дня начинается великая игра. Днём я — Мирославушка. Я агукаю, раскидываю кашу, беззастенчиво улыбаюсь няньке. э и плачу, когда мокро в подгузнике — это знаете ли и правда неприятно. Я позволяю Дуняше одевать меня в эти глупые кружевные кофточки, которые подобает носить сыну императора, и целыми днями ворковать надо мной. Я стал мастером притворства. Моё тело делает то, что от него ждут, а ум в это время практикуется.
Лежу в коляске, будто сплю, а сам пытаюсь продлить невидимость. Сначала на пять секунд, потом на десять. Учусь не просто исчезать, а становиться тишиной, чтобы даже воздух не шевелился вокруг. Это сложно. Требует огромной концентрации, после которой я валюсь спать как подкошенный, и нянька тревожно щупает мой лоб, думая, что я заболел.
Но лучшие тренировки у меня с Берендеем. Он мой единственный собеседник, мой наставник, мой гуру, прошу не путать с инфо-цыганством. Мы общаемся без слов. Я показываю ему картинки из своей «прошлой» жизни, которые всплывают обрывками. Он комментирует их своими колкими замечаниями.
— А, так ты из рода Рублевких. Сильные князья. Глупые, но сильные.
Или:
— Тот серый дым… пахнет болотными духами. Склизкие твари. Эти демоны. Не любил я их никогда.
Иногда он позволяет себе роскошь — запрыгивает ко мне в кроватку и сворачивается калачиком. В такие моменты наша связь крепчает. Я не только слышу его мысли, но и чувствую то, что чувствует он: шелест мышиных лапок за стеной, вкус солнечного тепла на подоконнике, безразличие ко всей этой человеческой суете. Это удивительное чувство — быть котом и младенцем одновременно.
Однажды, когда я особенно усердно пытался стать невидимкой надолго, у меня закружилась голова, и я грохнулся на мягкий матрас. Берендей, дремавший рядом, вскочил.
— Не спеши, двуногий котёнок. Сила — она как мышца. Качай постепенно, а то порвёшь.
Я злюсь. Мне хочется всего и сразу. Хочется понять, кто я и почему меня травили ядом. Хочу найти свою мать, разобраться с отцом-князем и поставить всех врагов в коленно-локтевую. Но кот, как всегда, прав. Я должен быть терпеливым. Я должен быть тенью.
Сегодня вечером нянька купала меня. Я, как образцовый младенец, плескался в тёплой воде и ловил плавающую уточку. А сам в это время тренировался — пытался прочесть поверхностные мысли няньки.
Это получается плохо, её мысли — как густой гороховый суп: обрывки забот, списки покупок, усталость. Но я уловил чёткую, яркую картинку: завтра ко мне придёт некий «барин с визитом». И нянька этого боится. Надеюсь, это не мой паренька⁈ Нет, император бы его не впустил, он готовит меня стать его сыном. Тогда кто этот барин?
Я встревожился и, как только меня уложили в кроватку, поделился этим с Берендеем. Кот, вылизывавший лапу на подоконнике, замер.
— Барин? Хм. Может быть граф Толстопалов. Тот, кто привёз тебя во дворец. А может и кто-то другой… Возможно это некий друг императрицы — придёт проведать, как действуют яды.
В его «голосе» звучит настороженность.
— Завтра будь особенно глупым и милым. Ни намёка на понимание. Смотри на него как на погремушку.
Я киваю мысленно. Сердце колотится от азарта. Барин. Тот, кто распоряжается моей жизнью. Он хотел не дать мне вырасти или его интересуют только возможность заглушить мои магические способности? Или противоядие было нужно ему для чего-то другого?
Берендей спрыгивает с подоконника и ложится рядом, прижимаясь тёплым боком. Его мурлыканье убаюкивает не только тело, но и ум.
— Спи, — говорит он мысленно. — Завтра тебе понадобятся все твои силы, чтобы быть слабым.
Я закрываю глаза и пытаюсь послушаться совета кота. Внутри меня бушует не детская, а взрослая ярость и решимость. Они заставили забыть мое прошлое. Они хотели украсть моё будущее. Но у них ничегошеньки не вышло. Я здесь. Я помню. И к тому же я умею становиться невидимкой.
Пока на этом всё. Но уже не плохо для четверых месячного младенца.
* * *
Наступает завтра. Я лежу в новом, до этого незнакомом