Я посмотрел туда, куда он указал. Обычная светящаяся линия. Но Михаил, кажется, что-то увидел.
— Музыка… — прошептал он. — Она неправильная. Эта линия… она звучит фальшиво. Как диссонирующий аккорд в идеальной гармонии.
— Именно! — воскликнул Бошка. — Маркус! Возьми Ветвь, которую мы нашли! Она все еще содержит частицу энергии этого места! Используй ее как… ластик! Проведи ею по этой линии!
Я достал из инвентаря [Ветвь Сердца Леса]. Она слабо пульсировала в моей руке. Я шагнул в центр пентаграммы и, следуя указаниям Бошки, провел концом ветви по искаженной руне.
Раздался звук, похожий на скрежет стекла по металлу. Линия под ветвью вспыхнула и исчезла. Но в тот же миг вся пентаграмма яростно замерцала, и поток порождений гнили, навалившихся на Кима и Шныря, удвоился. Легенда, начал наигрывать восстанавливающую мелодию.
— Она сопротивляется! — прорычал Бошка сквозь стиснутые зубы, его лицо покрылось испариной. — Система пытается восстановить поврежденный файл! Там, где Маркус стер линию, образовалась пустота! Ее нужно заполнить! Нарисовать правильный символ!
— Какой⁈ — крикнул Михаил, его лицо было напряжено от концентрации.
— Я не знаю! — заорал Бошка. — Я математик, а не художник! Почувствуй! Как она должна звучать⁈
Михаил закрыл глаза. Его пальцы забегали по струнам лютни, но не извлекая звука, а словно… ощупывая невидимую ткань мира.
— Прямая… — прошептал он. — Чистая, прямая линия… Символ Роста… Символ Цереры в ее светлом аспекте… Маркус! Рисуй!
Используя ветвь как стилус, я прочертил на земле, в том месте, где была пустота, прямую светящуюся линию. Раздался мягкий, гармоничный звук, похожий на звон колокольчика. Пентаграмма перестала мерцать, и поток монстров на периферии снова ослаб.
— Получилось! — выдохнул Бошка. — Получилось! Следующая! Вон там! Этот узел! Он как тромб в артерии!
И так продолжалось. Это был странный, ни на что не похожий ритуал. На периферии кипел бой. Ким-Чи, словно несокрушимая скала, принимал на себя удары гниющих тварей, его посох мелькал, разбрасывая их в стороны. Шнырь, как смертоносный призрак, скользил между ними, его кинжалы вспыхивали, нанося точечные удары, снижая поголовье монстров. Легенда не сходя с места, лечил и баффал их.
А в центре, в тишине и сосредоточении, мы двое проводили свою операцию. Бошка был системой жизнеобеспечения, поддерживая свет в угасающей матрице. Я был скальпелем, стирая искаженные, больные участки кода. А Михаил… он был сердцем. Он не видел руны. Он их слышал. Он слушал музыку мира и находил в ней фальшивые ноты, подсказывая мне, какой должна быть истинная мелодия.
Минута за минутой мы переписывали проклятое уравнение. Стирали кривые, заменяя их прямыми. Разрывали узлы, заменяя их плавными дугами. Я не понимал до конца, что мы делаем. Я просто доверял. Доверял математическому гению Бошки и мистической интуиции Михаила.
Наконец, осталась последняя, самая искаженная руна в самом центре пентаграммы.
— Последняя, — выдохнул Бошка, он был бледен как полотно. — Самая сложная. Я… я не могу ее прочитать. Это… это не просто искажение. Это инверсия. Зеркальное отражение.
— Зеркало… — прошептал Михаил. Он вдруг открыл глаза, и в них плескалось понимание. — Не стирай, Маркус!
— Что? — крикнул я, видя, как новый, еще более мощный поток монстров прорывается к нам.
— Не стирай! — повторил он, его голос звенел, как натянутая струна. — Зеркало нужно не стереть! Его нужно разбить! Маркус, бей!
Я посмотрел на ветвь в своей руке. Затем на центральную руну.
Подняв ветвь над головой, я со всей силы ударил ею в центр пентаграммы.
Раздался оглушительный звон, как будто разбилось гигантское невидимое стекло. От центра удара во все стороны пошла волна ослепительно белого света. Она прокатилась по поляне, и все порождения гнили, попавшие в нее, с шипением растворились, превращаясь в чистый пар. Лужи кислоты испарились. Даже больные, скрюченные деревья вокруг, казалось, выпрямились, а их листва на мгновение зазеленела.
Когда свет погас, на поляне воцарилась абсолютная тишина. Пентаграмма на земле исчезла. Остался лишь едва заметный, выжженный на траве контур.
Бошка без сил рухнул на спину, тяжело дыша. Михаил опустился на колени, уронив лютню. Я стоял, опираясь на ветвь, и чувствовал, как по моим жилам разливается чистое, незамутненное чувство… Правильности.
Мы сделали это. Что бы это ни было.
Ким-Чи и Шнырь подошли к нам.
— Что это, черт возьми, было? — спросил монах, вытирая с лица зеленую слизь.
— Это, — ответил Бошка, не вставая, и на его лице сияла самая счастливая улыбка, которую я когда-либо видел, — была поэзия. Чистая, мать ее, математическая поэзия.
Едва свет от разрушенной погас, как воздух начал изменяться.
Исчез тошнотворно-сладкий запах гнили. На его место пришел свежий, чистый аромат влажной земли, мха и сосновой хвои. Даже небо над поляной, до этого затянутое серой дымкой, казалось, прояснилось, и последние лучи закатного солнца пробились сквозь кроны деревьев, окрашивая все в теплые, медовые тона.
Мы молчали, слишком уставшие и ошеломленные, чтобы говорить.
Внезапно, на поляне появилась еще одна фигура. Она соткалась из самого воздуха на самом краю. Мгновение назад там была лишь игра света и тени, а в следующее, она уже стояла там.
Высокая и стройная, фигура была воплощением грации. Кожа ее была цвета молодой коры, а длинные волосы, спадавшие до самых пят, как каскад зеленой листвы, в который были вплетены живые полевые цветы. Ее платье, если это можно было так назвать, казалось, было соткано из мха, лепестков и тончайшей паутины, переливаясь в лучах заката. Но ее глаза… они были древними. Глубокими, как лесные озера, цвета темного янтаря, и в них отражалась мудрость веков.
[Дриада-Хранительница]
Уровень:???
Тип: Дух Природы (Элита)
Фракция: Слуги Цереры (Свет)
Она не излучала угрозы. Лишь силу и могущество.
Медленно, бесшумно ступая босыми ногами по очищенной земле, она подошла ко мне.
Дриада остановилась передо мной и протянула свою тонкую, изящную руку. Она не говорила. Просто смотрела на ветвь в моей руке.
Я протянул ей ветвь.
Дриада кивнула мне. В ее древних глазах не было благодарности в человеческом понимании. Было признание. Признание факта, что нарушенное равновесие было восстановлено.
Ее пальцы, прохладные и гладкие, как речные камни, коснулись моих. Она взяла почерневшую, искаженную ветвь, и в ее руках та преобразилась. Гниль и тьма отступили, уступая место чистому, здоровому дереву. На ветке набухли и тут же распустились маленькие зеленые листочки. Расцвел огромный желтый цветок, тут же завязавшийся в плод.
Второй рукой, он сорвала плод и протянула руку ко мне.