И, я бы даже сказала, красива естественной, чистой и простой красотой.
О, если б я ее не знала лично, я бы тотчас же влюбилась в нее и пошла к ней в служанки! Хоть пятки по ночам чесать!
Наверное, это был ее личный магический дар — очаровывать людей.
Глядя на ее чистое, невероятно одухотворенное лицо, я поразилась, что миг назад она злословила и плевалась ядом.
И все же я ощутила симпатию к ней.
И костяного принца она хотела так же очаровать и сманить просто так, мне назло.
А что же принц?
Я задрожала от мысли о том, что она сейчас его околдует, и он вприпрыжку помчится за ней, скрывая, кто он, и станет работать мальчиком на побегушках.
Но он оказался сильнее, чем я думала.
И, наверное, сильнее меня.
Экспресс остановился, и я узнала родной парк, и свой серый дом в темноте ночи.
— Моя остановка следующая, — проворковала Анжелика невероятно чистым, прекрасным голосом.
Ну, чисто ромашка полевая, золотоволосая!
— Прости, — твердо ответил принц, сжимая мою ладонь. — Но я выйду здесь.
* * *
Возница расплатился со мной листьями снова.
Я даже не спросила, за что.
Уборку, конечно, я не делала. Но зато всю ночь стряпала пирожки во имя ремонта. Видимо, это тоже считалось.
И дома я обнаружила восемь красных бумажек, зажатых в ладони.
Целое состояние…
Анжелика, увидев этот расчет из оконца Экспресса, даже зарычала от злости.
Но мне было все равно.
И даже заработок не порадовал.
До моего дома мы с принцем шли молча.
Он шел чуть впереди, ссутулившись и сунув костяные руки в карманы, будто ладони его озябли.
Я с Бобкой шла чуть позади, боясь его даже окликнуть.
— Прости, — произнесла я, наконец, когда мы подошли к моему подъезду.
Принц шумно вздохнул.
— Да за что, — пробормотал он наконец. Глухо и безразлично. — Ты же предупреждала меня. А я не слушал.
— Но ведь это не конец, — воодушевленная его согласием, произнесла я. — Ну, подумаешь — девушка… бросила.
— Она не просто бросила, — отмахнулся принц. — Я ей верил. Я в нее верил. А она променяла меня на драгоценные стекляшки. Предала. Она сговорилась с Теофилом, что ограбит меня. Они вместе это затеяли. Ради моих денег. Вот что она сделала. И освобождать меня, разумеется, она не собиралась. Я вспомнил — в моем пари я полагался на нее. Я говорил, что она выручит меня. Я был в ней уверен, как в себе. Глупец…. Хорошо, хоть по глупости своей она забыла про часы на башне. Она ведь невероятно глупая. Пустая. Это я только что понял.
Он снова вздохнул с мукой, словно сердце его рвалось в груди.
И я чуть не расплакалась, глядя на его поникшие плечи.
— У тебя есть это… — хрипло произнес он.
— Что?! — выдохнула я.
Готова была достать несчастному скелету любую запрещенку! Хоть ногу бегемота с зеленым горошком! Хоть рог носорога!
Уж не знаю как.
Но он снова вздохнул, несчастный, и выдал:
— …Ароматная пена для ванн?
Ароматной пены для ванн у меня не было.
С изумлением я обнаружила, что как раз кончился гель для душа, и шампуня на донышке.
Пока принц осматривался в моих хоромах, я поручила его заботам Бобки и рванула в круглосуточный супермаркет.
Благо, он располагался в здании старого кинотеатра в трех домах от моего.
Кстати, когда-то давно там работала моя бабушка… эх! Воспоминания, щиплющие нос слезами. А теперь тут обычный супермаркет, каких полно.
Я набрала больше, чем гель для душа, красивое мыло и шампунь.
Я взяла еще разных вкусняшек, кофе в пакетиках, который так понравился принцу, пару упаковок штруделей, а также шоколад с фундуком, апельсинов, корицы и все-все-все для глинтвейна.
Бедолагу принца было до слез жаль.
Перед тем, как мне уйти, он долго-долго стоял и молча рассматривал свое отражение в зеркале в маленькой прихожей.
И зрелище, кажется, его душу не грело.
О, господи, как это было больно, на самом деле! Страшный, костяной и никому не нужный болван — вот что говорило это безжалостное зеркало.
И я хотела как-то скрасить горькое открытие принца.
Но во дворе, несмотря на ранний — или поздний, — час оказался сосед.
Поеденный тараканами путешественник по потолку, так его за ногу и об пол!
Он яростно возился с машиной, и кажется, она то ли не заводилась, то ли умерла, довезя его домой.
В общем, ее кончина доводила соседа до исступления. И он бился в берсерке. Даже глаза его белели и сверкали как фонари впотьмах.
В свете ночного освещения на стоянке было видно, что он лыс на половину черепа, как побитый молью и пулями Терминатор.
Вся его физиономия бесхитростно говорила о чудовищной аллергии. Или о черной оспе, на худой конец.
Более того — жертва тараканов яростно пинала контейнер с домашней едой.
Полагаю, в нем был неудачный ужин.
Что-то там некрасивое произошло с кастрюлей жертвы…
— Вот дерьмо! — орал облезлый, красный, шелудящийся сосед, нафутболивая свою еду.
Контейнер взорвался, словно внутри него щи бродили пару недель, и обдал все вокруг зловонной ядовитой коричневой жижей.
Сосед согнулся пополам и громко пожаловался желудком.
Вот мерзость.
— Сам виноват! — прошептала я, спешно открывая подъездную дверь и бегом взбираясь по лестнице.
Но, кажется, он меня заметил.
И, разумеется, я была назначена виноватой во всех его бедах.
— Стерва-а-а! — услышала я его рев за закрывающимися дверями.
Ну ёлкины!.. Скандала не избежать.
Волоча за собой пакет, с совершенно испорченным настроением, я взлетела на второй этаж.
— Сука!!! Стой!
Ор соседа, кажется, потряс весь подъезд.
Но никто не вышел меня защитить.
Все молча слушали, чем же кончится очередная стычка.
Ключи прыгали в моих пальцах. Я никак не могла попасть в скважину.
— Я башку тебе оторву, гадина!
Я, наконец-то, открыла дверь и шумно ввалилась в прихожую, залитую электрическим светом.
Захлопнула дверь, переводя дух.
Бобка и принц меня встретили.
— Опять?! — прогавкал Бобка.
— Кто там? — спросил принц.
Ответить я не успела. На дверь обрушился град ударов.
Били ногами и руками.
— Гадина! Убью! Сволочь!
Я тряслась, от ужаса потеряв дар речи.
— Что ты сделала? — удивленно спросил принц.
— Ничего! — в панике, со слезами, выкрикнула я. — Я просто тут живу!
Он мгновение смотрел в мои глаза пустыми глазницами.
— Ах, так вот зачем тебе нужен мой дом…
Ни слова больше не говоря, он отодвинул меня с пути, поднял с глаз на лоб лётные очки и открыл громыхающую дверь.
— Чего надо? — грубо спросил он у