— Она осталась одна! Без помощи! Без поддержки! — трагично выдал Макс. — Ей самой приходится колоть дрова! Носить тяжелые корзины с бельем!
— Но у нее же есть такой замечательный ты, — едко заметил Стир, посмеиваясь. — Она не могла остаться без поддержки, когда рядом живет такой замечательный, любящий сыночек! Что, не нравится колоть дровишки?
На глаза Макса навернулись слезы. Настоящие, неподдельные.
Его тонкие губы дрожали от злости и обиды.
Он был практически в истерике. Даже в отчаянии.
Я заметила, как он прячет за спину руки со свежими набитыми мозолями.
И снова увидела в этом юном мальчике Стаса.
Холеного и важного.
Который любит храссуждать и командовать.
И никогда — исполнять.
Работать-то он не любил. Никогда.
Руками, что-то тяжелое? Да ни за что.
А тут, видимо, в отсутствие Стира вся тяжелая работа легла на его плечи.
За плошку еды его заставляли надрываться.
Умываться приходилось ледяной водой из колодца, от которой ломило пальцы и зубы.
Да и ту надо было натаскать. А это не пара ведер, и даже не две пары. Это минимум десяток.
Есть приходилось не омаров и не радужную форель, а грубую кашу, простые овощи с огорода, тыквенное пюре.
И, кто знает, может и палкой угощали, когда он, рыдая, тащил тележку из огорода с тяжелой поклажей.
— Ты должен вернуться! — зло, истерично, в отчаянии, выкрикнул Макс. — Я не собираюсь весь этот выводок тащит на своих плечах! Дети — это не мои дети, почему я должен о них заботиться?!
Он готов был разрыдаться.
Оттого, что оказался здесь, в этом неприветливом мире.
Оттого, что приходится выживать и работать. Оттого, что вернуть обратно свою сладкую жизнь, похоже, не выйдет.
Интересное лицо ты показал, Стас…
— Это твоя семья, твой дом, — напомнил ему Стир сурово. — Отец умер. Кто должен исполнять мужские обязанности?
— Кто угодно, только не я! — завопил Макс.
Мне показалось, что даже черты Стаса проступили на его зареванном лице.
— Ты предатель! — вопил он, тыча пальцем с Стира. — Ты удрал от ответственности! Еще меня обвиняешь в чем-то?!
Стир пожал плечами.
— В скором времени я и так должен был уйти из семьи. Жениться и уйти. И тебе в любом случае пришлось бы меня заменять.
— Ты ушел бы в дом этой старухи, что положила на тебя глаз, а мать получила бы за тебя деньги! — завопил Макс. — И я бы убедил ее нанять слуг!
— Так попробуй убеди сейчас, — сухо ответила я. — Денег у нее предостаточно, полный сундук. Она получила за меня богатый выкуп. Она потратила лишь малую часть. Но что-то не стала госпожой.
Макс от нас отшатнулся.
Его крысиное бледное лицо стало злым, щеки покраснели.
— Богом клянусь, — прошипел он, — я всем сестричкам шеи сверну, чтоб не пришлось таскать их сраные штанишки стираться!
— Что?! — воскликнул Стир и угрожающе шагнул вперед.
Почуяв, что нащупал слабое место, Макс отпрыгнул и мерзко хихикнул. Все его слезы мгновенно высохли.
— Что слышал, — ответил он издевательски.
— Ты не посмеешь!..
— А кто мне помешает?
— Тебя поймают и осудят! — в ужасе выкрикнула я.
Стир же, потрясенный подлостью брата, молчал.
— Никто меня не поймает, — еще мерзопакостнее хихикнул Макс. И хитро прищурился, разглядывая меня. — Одна из сестер, например, может мыть окна и вывалиться вниз головой. Очень просто. А я тут не причем!
Волна кипучего гнева наполнила мою грудь.
Почувствовала, что задыхаюсь.
Это ведь он на меня намекал!
На то, что сделал со мной.
И грозился еще сделать.
Так легко собирался убить детей, своих сестре, если разобраться!
— Ты не посмеешь! — взорвался Стир.
Мерзкий крысеныш отпрыгнул еще дальше и злобно ощерился.
Теперь он чувствовал себя хозяином положения. Нащупал наше слабое местечко.
— О-о-о, добродетельные родственнички пожалели бедняжек! — протянул он, посмеиваясь. — Как вам будет житься со знанием, что сестрички будут страдать? Я ведь могу не убивать их. Я могу просто причинять им боль. Каждый день. Кому поверит мать, мне или им? Я могу быть очень убедительным.
Он снова усмехнулся, и улыбка показалась мне очень знакомой.
Так смеялся Стас. Обаятельно, с искрами, играющими в глубине глаз.
У меня мороз по коже пробежал от понимания того, с кем я жила все это время.
Стас убил меня не потому, что взорвался, устал или разочаровался. Что там еще выдумывают для оправданий таких поступков жертвы.
Что там выдумывала я.
Стас просто нашел меня неудобной.
Помехой его развеселой и красивой жизни.
И убил, не испытывая никаких угрызений совести.
Не пожалел ни одного мига.
И сделал бы это снова и снова, если б знал, что это сойдет ему с рук.
И сейчас он грозится — вот же мразь! — причинять боль маленьким девочкам.
Просто потому, что может.
Просто чтобы выместить на них свой страх, свою злобу, свою досаду.
— Ты не посмеешь, — твердо произнесла я.
— А ты попробуй мне помешать, — усмехнулся Макс. А я снова увидела улыбку Стаса! — Я всегда делал все, что хотел. И ты мне была не помеха.
Он снова улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза, как бы намекая, что эти слова я должна истолковать как-то по-особенному.
Я вспыхнула до корней волос; он что, и изменял мне?
Пока я была в больницах, Стас мне изменял?
— Вот и сейчас ты мне не помешаешь, — злорадно произнес он. — У вас тут чудная избушка! Такая удобная и просторная. Тут весь выводок поместится. Трое в дом, трое под навес… Выбирайте. Или вы всех этих спиногрызов заберете себе, либо…
— Да как ты можешь! — вспыхнул Стир.
Макс уже не выглядел несчастным и растерянным.
Стас крепко поселился в его душе.
Он вспомнил, как можно манипулировать, врать, делать гадости.
И уже не минуты не сомневался, как достичь удобной и хорошей жизни.
— Даю вам две недели, — процедил он, отступая. — Две недели, и я вам всех их искалечу и переломаю, если не заберете.
— Тебе-то это зачем? — тихо промолвила я. — Дом большой. Вам там всем места хватит.
— Места, может, и хватит. А денег — нет. Без них мать останется одна, станет сговорчивей. Из нее легче будет выбить побольше золотых монеток.
— Месяц! —выкрикнула я. —